Ведьмак. Перекресток воронов (Анджей Сапковский)

Поэтому велико было удивление Геральта, когда на Мидинваэрне, в день зимнего солнцестояния, он, наконец, добрался до окрестностей городка Бан Глеан, до поместья Рокамора — усадьбы Престона Хольта. Стемнело уже, и замеченное издалека пламя поначалу его встревожило. Но вскоре донеслись звуки пения, весёлого и радостного, явно не сопровождающего пожар или иные неприятности. Всё прояснилось, когда он въехал во двор. Там пылал огромный костёр, а на расставленных вокруг скамьях сидела вся челядь поместья, к которой, видимо, присоединились родственники, свойственники да знакомые из окрестных деревень. Геральт едва успел спешиться, как под громкие нестройные пожелания счастливого Солстиция и весёлого Йоля ему сунули в руки пенящуюся кружку и кус жареной колбасы. Пришлось даже немного посидеть с компанией и сделать вид, что подпеваешь. Впрочем, продлилось это недолго — Престон Хольт тут же увёл Геральта в горницу и усадил за стол. На этот стол экономка вскоре водрузила жбан вина и дымящийся котелок, в котором, как выяснилось, томились рёбрышки молодого кабана в пропитанной жиром капусте.

Хольт достал из буфета два кубка, смахнул с них пыль, наполнил.

— Рассказывай, — сел он за стол. — Рассказывай, ведьмак Геральт.

***

Рассказывал. Не слишком складно, порой запинаясь. Обо всём — или почти обо всём — что случилось с месяца Блате до начала зимы. Хольт слушал, не перебивая. Временами казалось, что он вот-вот задремлет. Оживился лишь немного, когда Геральт дошёл до встречи с комендантшей Фиахрой де Мерсо, аудиенции у маркграфа Линденброга и схватки со стрыгой.

Со двора по-прежнему доносились песни, смех и радостные возгласы. Праздничное веселье было в самом разгаре.

— На следующий день после убийства стрыги, — заканчивал рассказ Геральт, — не успели отзвонить полдень, как весь Брунанбург, окружающий замок городок и шахтёрский посёлок праздновали избавление от чудовища, а я вдруг стал героем.

Престон Хольт продолжал молча слушать, поигрывая кубком.

— Комендантша де Мерсо постаралась, чтобы о моём подвиге узнал каждый, от мала до велика. Куда ни покажусь — все шумно чествуют, кричат здравицы, аж неловко становилось. На руках пытались по улицам носить, но этого я не позволил. Песни начали складывать да распевать. Но что было делать, приходилось терпеть, потому что...

— Маркграф Линденброг, — догадался Хольт.

— А как же. Комендантша знала, что делает, поднимая шумиху. Маркграфа отрубленная голова стрыги особо не обрадовала, подозреваю, он уже примеривал мою собственную голову к своей коллекции над камином, где-то между лосем и муфлоном. Но пришлось ему делать хорошую мину, а мстить он никак не мог — не получалось ему добраться до шкуры чествуемого всеми героя, спасшего людей от смертельной угрозы. Тем более что громко и повсеместно славили и его самого — за то, что ведьмака привёз и нанял. А поскольку шахтёры начали возвращаться и соль стали добывать вдвое усерднее, маркграфу как-то легче стало смириться с тем, что молодки, которую он себе приглядел, нет и не будет. Только вот...

Геральт запнулся. Хольт не торопил.

— Только вот не заплатил он мне ничего. И на глаза видеть не хотел. Последнее, впрочем, меня скорее порадовало, потому что...

Он замолчал. И молчал долго. Престон Хольт кивнул, встал, достал из буфета большую квадратную бутыль тёмного стекла.

— Вижу, — сказал он, наливая, — что рассказ требует напитка покрепче этого жидкого вина. Ну-ка, выпей.

— Что я должен был... — Геральт хлебнул из кубка, с трудом перевёл дух, закашлялся. — Что я должен был сказать маркграфу? Что во всём виноват я сам? Что вместо того, чтобы измотать стрыгу пляской до третьих петухов, я зарубил её, потому что... Потому что у меня вдруг ноги подкосились, а горло сжалось так, что в глазах потемнело?

Престон Хольт молчал. Огонь в камине гудел.

— Должен был сказать ему, — поднял голову Геральт, — что со мной что-то не так, что я дефектный, бракованный, неудавшийся ведьмак? Что он совершил ошибку, поручив задание мне, вместо какого-нибудь более... удачного ведьмака? Такого, который даже без эликсиров не может, просто не может испытать нечто подобное тому, что я испытал? Понял бы это маркграф? Сомневаюсь. Потому что я сам не понимаю.

Хольт молчал.

— Тот мародёр, в марте... Тот, из-за которого меня чуть не повесили... Бросился на меня с топором, а я даже меч не обнажил. Легко уклонился от удара. И только со второго раза, когда он замахнулся снова, я его... И ничего со мной не было. Даже дыхание не участилось. С той красильщицей тоже... Так что же со мной не так? Престон Хольт? Можешь мне это объяснить?

Хольт встал.

— Нет, не могу. Пойдём спать. Поздно уже.

***