Отрывок из письма чародея Артамона из Асгута, декана Академии Магии в Бан Арде, к Луитпольду Линденброгу, маркграфу Верхней Мархии.
Глава одиннадцатая
За замком Брунанбург раскинулась неглубокая котловина, похожая на впадину между холмами. На одном из них, крутом и обрывистом, возвышался сам замок. На другом, более низком холме, величественно высились руины древнего строения. Геральт догадывался, что когда-то это был храм, а ещё раньше – какое-то эльфийское сооружение, которое сначала разрушили, а потом перестроили в храм. Впрочем, и храм со временем превратился в руины.
Котловину, помимо корявых ив, окружали заросли кустарника, настоящие дебри. Середину же занимал подлинный лес надгробных камней, валунов разного размера и формы. Сразу бросалось в глаза деление кладбища на древнюю часть, помнящую эльфийские времена, и более новую, человеческую. В эльфийской части преобладали основательно тронутые временем и поросшие мхом приземистые дольмены. Новую, человеческую, украшали современные надгробия – стройные колонны, колонки и стелы.
Была полная луна. В её свете кладбище выглядело завораживающе и волшебно.
Геральт знал, что делать – его проинструктировали, где искать нужную могилу. Впрочем, он нашёл бы её и без указаний – та сильно выделялась. Вместо стелы там была лишь плита из светлого мрамора. Совершенно гладкая, без единого знака или эпитафии.
Безошибочным указателем служили и разбросанные вокруг черепа с костями. Некоторых жертв стрыга притаскивала поближе к своему склепу, чтобы здесь пировать.
Он знал, что предстоит сделать – хорошо помнил уроки из Каэр Морхена.
Все теории расколдовывания упырей из группы ночниц – а теорий было несколько – сходились в одном: превращающее в стрыгу заклятие спадёт, если мертвячку застать вне склепа на третьих петухах, то есть при третьем петушином крике. Разумеется, дело было не в самом петухе и не в его крике, а в астрономическом времени и положении Солнца под горизонтом. Об астрономическом времени мало кто слышал, а положение Солнца под горизонтом никто, кроме астрономов, измерить не умел. Время поэтому определяли петухи, которые кричали трижды между полуночью и рассветом. Первый крик, или первые петухи, раздавался сразу после полуночи. Вторые петухи возвещали близкий рассвет – момент, когда над горизонтом появлялось зарево. Третьи петухи оглашали окрестности на рассвете, когда утренняя заря стирала с небосвода самые тусклые звёзды.
Стояла середина октября, и далёкий колокол с первыми петухами, возвестившими полночь, отзвучали около часа назад. До рассвета оставалось примерно четыре часа. Может, чуть больше. Может, меньше.
Он присел на могилу у начала тропинки, ведущей к посёлку горняков. Достал из сумки шкатулку, нажал на защёлку, провёл пальцем по крышечкам флаконов. Иволга, Чёрная Чайка, Чибис, Трясогузка, Дрозд, Цапля, Козодой и Снегирь.
Сегодня, подумал он, вынимая флакон из отделения, без Козодоя не обойтись.
***
Все четыре стены покоев украшали охотничьи трофеи. И не какие-нибудь заурядные. Оленьи рога, среди которых самыми скромными были, пожалуй, двадцатичетырёхконечные. Клыки и головы секачей весом в шестьсот фунтов. Шкуры огромных росомах. Рога муфлонов невероятных размеров, закрученные словно улитки.
Почётное место – над камином, у которого грел ноги Луитпольд Линденброг, маркграф Верхней Мархии – занимали рога гигантского лося с размахом лопат не меньше восьмидесяти дюймов.
Маркграф молча разглядывал Геральта, покручивая в руках большой серебряный кубок, украшенный чем-то похожим на фрагменты костей. Выглядел он как ухоженный мужчина лет пятидесяти. Или как сорокалетний, который никогда в жизни о себе не заботился. Синеватый нос и внушительное брюхо выдавали пристрастие к выпивке и застольным удовольствиям.