Вечный капитан

– Евтарих тоже гепид, служили вместе. Руку потерял недавно в гладиаторском бое с лангобардом Матесвентом.

– Сильный боец Матесвент? – поинтересовался я.

– Он умеет побеждать, – уклончиво ответил Евтарих.

– Подонок он! – возмущенно произнес Сафрак. – Сказал, что распорядитель приказывает остановить бой, а когда Евтарих обернулся, чтобы узнать, почему, ударил мечом по шее. Евтарих еле успел закрыться рукой.

И потерял ее. Зато сохранил жизнь, которую, судя по худобе, никак не может наладить.

– Приглашай его поужинать с нами, – сказал я.

Видимо, я опередил его просьбу, потому что гепид только кивнул головой.

Команда вся сидела наготове с ложками, ждали только нашего возвращения. Доспехи быстро перегрузили с арбы на палубу шхуны, чтобы после окончания выгрузки сложить в трюм. Я расплатился с хозяином арбы и дал Миле команду накрывать на стол.

Как такового стола не было. Команда ела деревянными ложками, сидя на палубе между полубаком и комингсом трюма вокруг двух глубоких бронзовых мисок. Возле первой разместились шесть греков матросов, а у второй – Агафон, Пифодот, Вигила, Сава, Хисарн, Сафрак и его приятель. Только я сидел на трехногой табуретке и ел один серебряной ложкой из серебряной тарелки, поставленной на комингс трюма. Мила обслуживала. Она тоже ест одна, но только после того, как покормит нас. Я в первом ее рейсе предложил Миле есть со всеми, но она посмотрела на меня так, будто я ляпнул несусветную глупость. На ужин была пшенная каша с мясом, причем того и другого примерно поровну, свежие огурцы и хлеб. Запивали красным вином, разбавленным водой. Ели молча. Простой люд к процессу потребления пищи в шестом веке (да и не только!) относился очень ответственно. Наш гость, судя по аппетиту, последний раз ел давно и мало. После ужина Сафрак сорвал для него с низки, висевшей на деревянном чопике на переборке полубака, вяленую рыбу. Она предназначалась для тех, кто проголодается между приемами пищи, но экипаж уже не мог смотреть на вяленую рыбу.

Ночью на вахте стояли, меняясь, Агафон и Пифодот, за что освобождались от участия в выгрузке. Они – мои офицеры, без пяти минут капитаны. Остальная команда начала располагаться на ночлег. Спали тоже на палубе, на овчинах, хотя можно в кубрике на матраце с соломой, но там было душно. У всех имелись подушки, но ими почти никто не пользовался. Гепиды, сев на полубаке, разговаривали негромко, вспоминали, наверное, молодость.

– Дай им кувшин вина, – приказал я Миле.

Утром ко мне подошел Сафрак и сообщил, к чему они пришли за кувшином вина:

– Мне надо убить Матесвента на поединке.

– Если ты так решил, я не буду тебе мешать, – сказал я, думаю, что ему надо лишь мое разрешение, но заметил, что он мнется, не решаясь о чем-то попросить: – Нужна моя помощь?

– Да. На бойца, который будет биться с лангобардом, надо сделать ставку, не меньше ста номисм. Когда я выиграю, получишь девяносто – десять устроителю боя – и половину сборов со зрителей, еще пять-семь номисм, – разъяснил Сафрак. – Я ничего не возьму.

– А сколько обычно платят бойцу? – поинтересовался я.

– За такой бой – пятнадцать-двадцать номисм, – ответил гепид.

– Хорошо, в случае победы получишь двадцать.

– Я могу проиграть, – предупредил Сафрак.

– Не можешь, – возразил я с улыбкой, – пока не сделаешь из меня отличного бойца.

Гепид тоже улыбнулся, что можно было перевести как: «Придется жить вечно!»

44

Гладиаторский бой проходил на загородной вилле, большой, двухэтажной, с высокой башней над воротами. В ней был второй двор с тренировочной площадкой, выложенной большими квадратными каменными плитами, и каменными лавками без спинок для зрителей в три яруса с трех сторон. С четвертой стороны был дом с тоннелем-переходом из первого двора. Нас уже ждали, хотя бой должен начаться после захода солнца, а сейчас оно только коснулось горизонта. Матесвента – высокого, широкоплечего, я бы даже сказал, тяжелого мужчину лет двадцати пяти с длинными русыми волосами и широким костистым лицом с тонкими губами, презрительно искривленными, – выставлял плотный мужчина лет пятидесяти, брутальный германец, скорее всего, тоже лангобард, с огрызком вместо левого уха, явно офицер. Даже здесь он продолжал командовать, мешая хозяину, маленькому тощему старому греку, одетому во все синее. Наверное, из партии «синих». За проведение гладиаторских боев конфисковывали имущество, но могли еще и голову отделить от тела. Интересно, что заставляло старого богатого грека так рисковать? Любовь к деньгам, риску или гладиаторским боям?