Полнолуние было два дня назад, так что после восхода луны стало светло, как днем. Отряд, стараясь не шуметь, растянулся колонной. Скифы шли впереди метрах в двухстах. Иногда я видел их, но чаще нет. Заблудиться тут невозможно, справа и слева море, а на подходе с поселению гуннов скифы нас предупредят. Да и аланы ночью ориентировались хорошо. Мы прошли мимо большого стада коров с телятами, которые не обратили на нас внимания. Их никто не охранял. Затем повстречали табун лошадей, сотни на две голов. Тоже без охраны. Да и от кого охранять?!
Возле ольховой рощи сделали привал. Здесь будем ждать рассвет. Отряд я разбил на четыре части. Первый, пехотинцы, ударит со стороны рощи. Второй и третий, аланы, зайдет с боков. Четвертый, пять аланов, спрячется в засаде напротив сторожевых вышек и встретит караул, если тот решит вмешаться. В четвертый никто не хотел идти, отбирали по жребию.
За день все выспались, поэтому сидели или лежали молча. Когда небо начало сереть, я отцепил серебряную флягу с вином от ремня, сделал большой глоток, угостил Гоара и Гунимунда. Вино как-то сразу подняло настроение. Или это адреналин попёр в кровь, предчувствуя бой?
– Четвертый отряд, вперед! – тихо скомандовал я.
Пятеро аланов бесшумно пошли обходить рощу с правой стороны.
Я подождал четверть часа и отдал приказ аланам начинать движение. Они обошли рощу слева, а потом половина ушла еще левее, а другая правее.
– Теперь наш черед, – сказал я пехотинцам.
Обойдя рощу слева, мы развернулись в цепь и пошли быстро, но тихо.
Медленно светало. То ли мне в шлеме с наушниками ничего не было слышно, то ли, действительно, стояла необычная тишина. На траву выпала роса, я чувствовал, как с каждым шагом промокают мои кожаные сапоги с железными накладками на щиколотках и стопе сверху. Шли молча. Я предупредил, что зарублю того, кто закричит раньше, чем нас увидят гунны. Уверен, что не придется выполнить обещание. И потому, что не смогу, не опустился еще до такой жестокости, и потому, что солдаты опытные. Ни с кем не должно случиться истерики. На походе к поселению паслось три десятка стреноженных коней. Крупный вороной жеребец заржал и шарахнулся в сторону, когда мы с Гунимундом обходили его. Остальные кони просто убирались с нашего пути, неуклюже передвигая стреноженные передние ноги.
Мы были уже метрах в двадцати от первых жилищ, когда из ближнего ко мне вышел гунн со взбитыми колтуном, черными волосами. Он собирался поссать. И так и замер с рукой, засунутой в штаны, тупо глядя на приближающихся молча солдат. Видимо, решал, приснились мы ему или нет?
Я выстрелил в него из арбалета. Болт прошил насквозь гунна, а затем и стенку его жилища. Передумав ссать, он схватился за грудь двумя руками, которые сразу покраснели от крови. Гунн успел выкрикнуть что-то хриплым голосом перед тем, как упал навзничь.
– В атаку! – громко скомандовал я.
– Крест побеждает! – заорали пехотинцы и бросились к жилищам.
Гуннов много лет никто не беспокоил. Они расслабились и обленились. Да и не ожидали, что нападут с этой стороны. Бой был короткий. Даже не бой, избиение. Гунны не успевали выскочить из жилища, как падали пронзенные стрелой, копьем или мечом. Несколько мужчин взяли в плен. Мне показалось, они обрадовались, что остались живы. И это те самые свирепые гунны, которых боялась вся Европа?! Что значит, провести всю жизнь в тихом и спокойном месте, под теплым боком у жены! Чем больше времени проводишь с бабой, тем больше обабливаешься. А потом, по закону диалектики, количество переходит в качество. Гуннские мужчины, как рабы, ценятся очень высоко. Хозяева сразу кастрируют их, а потом хвастаются евнухом-гунном. Говорят, круче только евнух-авар.
37
При разделе трофеев у меня оказалось много скота и лошадей. Я подумал, что продавать весь невыгодно. Кроме меня такой же товар выставят пехотинцы. Им досталось кому по два, кому по три коня и по несколько коров и телят. Да и аланы сразу отделили б