Вечность после...

- Как я уже говорила, мне было очевидно, что в ту ночь после похорон ты был с ней – только полная идиотка не догадалась бы. И знаешь, Дам, - нанизывает меня на свой взгляд, - я была уверена, что ты уже не вернёшься. Но ты вернулся…

Боль в моей груди становится нестерпимой настолько, что я не могу разжать рта, а мою бывшую не остановить:

- Он не прикасался ко мне с того дня и до самого рождения Дариуса, прикрылся уязвимостью беременности… хотя врач заверял нас обоих в обратном. Но один ребёнок всё равно погиб, невзирая даже на ТАКИЕ жертвы, - добавляет с горечью, а я пытаюсь дышать глубже. - Но и этого срока ему не хватило! Дариус родился, рос, а мы всё так и жили, как брат и сестра, верно, Дам? Целомудренно! – её лицо вытягивается. – Я уже и не верила, что он вернётся, но каким-то чудом оклемался – девять месяцев спустя, словно сам ребёнка родил! Что? Даже не заметил?

Да, она права, я не заметил. Я вообще много чего не замечал, когда засунул руку себе в грудину и вырвал собственное сердце, назвав нашу ночь с Евой ошибкой. Её глаза, боль в них, опустошение, выжженная земля – такой я запомнил её. Но горше всего был её приросший к дивану силуэт, который я, не удержавшись, обернулся и выхватил напоследок, выходя из кафе. Её не сгорбленная, но сломленная тонкая фигура будет ещё долго стоять перед моими глазами всякий раз, как я их закрою, она измучает меня в снах, измотает совестью, заставит написать ей с десяток писем, но я, убеждённый в правильности и неоспоримости принятого решения, ни одно из них ей не отправлю. Дамиен Блэйд вознамерился одним ударом разрубить связывавший нас все эти годы канат, и пока рубил, не заметил, как покалечил и Еву, и Мел зацепил. Это была моя агония, она длилась девять месяцев, и они, пожалуй, были даже мучительнее тех тёмных времён, когда мы только узнали о своём родстве, потому что теперь нас не разрывали обстоятельства, я делал это сам, и превзошёл сам себя в безжалостности.

- Но ты, Дамиен, продолжал бы и дальше делать вид, что всё прекрасно, и жить со мной, радуя публику и нашу спальню своими редкими визитами, если бы Ева не попала тогда в тюрьму…

И снова моя бывшая жена права: едва только мне удалось очнуться, заглушив совесть и здравый смысл, я повез жену в тёплые края, чтобы, так сказать, закрепить результат – фактически это был наш второй медовый месяц. И я даже был доволен, понятия не имея о том, что в это самое время происходило дома. Если бы только я остался в Ванкувере и никуда не поехал, если бы сердце перекричало разум и всё-таки заставило позвонить мнимой сестре, справиться, как она там…

- Знаете, может быть, это Крис виноват в смерти вашего ребёнка, а может быть и нет - пьяный подслеповатый китаец совершил случайный наезд, уже не узнать, да это и не важно, потому что вы ребёнка не заслужили. Оба! Если так сильны были ваши чувства, нужно было бороться за них, а что делали вы? Топтали!

Звонкая правда, закладывающая своим резонансом уши.

- По крайней мере, ты, Дамиен, давил и топтал, таская меня по местам вашей истории. Ты хоть можешь себе представить, как это больно? Или ты нас обеих считаешь дурами? Она ведь наверняка рассматривала эти тупые снимки в сети…

Боже, я чудовище. Слепое, жестокое, бесчувственное. И в эту секунду трагедия, единственной причиной которой являюсь я и только я, готова раздавить меня своим многотонным прессом. Но ужасно то, что Мел мне не жаль, моя душа воет, оплакивая Евино истерзанное сердце. Я не понимаю сам, что делаю - долго, как истукан, разглядывая её ухо, целуя его.

Мел

Душераздирающая картина. Наверное, это – именно то, зачем я сегодня пришла. Не исповедоваться, не обнажить перед ней свою душу и даже не расставить точки над i, а увидеть собственными глазами ЭТО. До боли простую картину, незначительный жест, решительно и неумолимо сокрушающий мою выдержку – я плачу… нет! Я рыдаю. Душой. Последние сомнения и надежды мрут в агонии от этого зрелища: мужчина, пять лет называвшийся моим мужем, смотрит обезумевшими глазами на женское ухо, наполовину спрятанное под пёстрым шёлковым тюрбаном, и когда целует его, мягко прижимаясь губами, прикрывает глаза даже не от удовольствия, а от эйфории обладания женщиной в его руках, я вижу её – его НЕЖНОСТЬ.

Всепоглощающую нежность чувства, которое мне не дано было с ним познать. Так вот она какая, его любовь. И в эту секунду я решаю, что найду свою «нежность» во что бы то ни стало. Я найду её, а ОН – никогда мне не принадлежал и никогда меня не заслуживал. Он не был мне предназначен, любя её вот такую… болезненную, бледную, сломленную, с потухшим взглядом, съедаемую раком и помешательством, он её ЛЮБИТ! И теперь, кажется, даже больше, чем тогда в юности.