Вечная жизнь Лизы К.

В лифте ее догнала эсэмэска: ну привет! Ответила уже дома: Крым наш? Потому что давно хотела задать ему этот вопрос. Не обсуждать же с ним было дочитанную «Лолиту». Дочитанную только этой весной – не потому что чтение наконец оказалось посильным, а потому что вкрадчивое насилие, переполнившее Рунет, было куда как мучительней. Вежливые люди вежливо занимали правительственные учреждения в соседней стране, вежливый Совет Федерации вежливо разрешил президенту использовать на чужой территории армию… Журналисты вежливо уточняли: для чего и когда? А спикеры вежливо улыбались: не знаем когда – однажды. Пусть уж лучше Гумберт Гумберт подсыпает малышке снотворное, чтобы ее незаметно и вежливо употребить.

Тема Крыма не прокатила, не могла прокатить и тогда, когда Кан объявился снова – ночью, в почтовом ящике. А чем-то же надо было загородиться, и Лиза спросила, читал ли он этот роман и если читал, то о чем эта книга. Кан написал: «О любви!» – «Уверен, что не о похоти?» – «Уверен!» – «Хочешь мое определение?» – «Хочу». – «Сексистский роман, написанный гением и его гениталиями». – «Сцену с состарившейся Лолитой помнишь, безнадежно увядшей в семнадцать лет?»

И куда-то от компа убрел, наверно, за первоисточником. А когда вернулся, не поленился найти и вбить: «Это была любовь с первого взгляда, с последнего взгляда, с извечного взгляда (с)».

Лиза ответила: нет, это самооправдание сластолюбца, косвенно адресованное суду присяжных, и главный мой довод (в пользу гения и гениталий): автор придумал побег Лолиты к уже запредельно отстойному педофилу – для чего? для того чтобы на его фоне Гумберт Гумберт показался читателю душкой!

Кан и на это не промолчал: в Лолите жила червоточина, она не была обычным ребенком, ее влек извращенец, а она влекла Гумберта – бездна взывала к бездне, одержимость к одержимости, потому что любовь и есть одержимость недостижимым, прыжок за предел, в беспредел… попробуй-ка, детка, приветка-креветка, отыскать для этого метафору очевидней, чем это сделал Владимир Владимир.

Написала: я не креветка! и да, Юлий Юлий, спасибо за содержательный разговор.

Хотела добавить: и все же – Крым наш? Но потом решила, что и сказанного достаточно. А про Крым все равно ведь не получалось договориться никому и ни с кем.

Семнадцатого марта свекровь позвонила Сане на первую пару, что было между ними исключено, у Сани упало сердце, а Алевтина, едва не рыдая: сыночка! мы взяли Севастополь! И фоном – усмешливый шепот Феликса: Jawohl mein führer! Drang nach Westen![2]

Престарелый Санин сокурсник (за сороковник) написал в своем блоге: слава Великороссии! А Гаянешка – казалось бы, где Бабаева-Сантурян, а где Крым? – капслоком: Украина как государство не состоялась, я всегда это знала!!! Не велика беда! Велика Россия, она примет ее в свои братские объятия!!!

Ерохина же, как обычно, разрывало на части. Одной рукой он писал посты о недоисследованности туристско-рекреационного потенциала присоединенного полуострова. Другой рукой, в том же апреле (украинцы только-только объявили АТО): если завтра война, если завтра в поход, записываюсь в пацифисты – по ту сторону линии фронта будут три моих шурина. Его Алёнка была родом из Запорожья, и ее семья до сих пор жила там. Брусничная отозвалась первой: сагитируй их за нас. Ерохин: я уважаю их чувство родины. Брусничная: наша родина – СССР. Бабаева-Сантурян: шурины зря тупят, объясни им, пока не поздно, победа по-любому будет за нами!

И только Саня, надо отдать ему должное, поначалу от споров, как мог, уклонялся и запойно, учебе и дому в ущерб, читал все подряд, начиная с истории Судетского кризиса и последнего раздела Польши. Даже родители, звонившие, чтобы посмотреть на Марусю, через минуту устраивали дебаты – о том, например, что считать приоритетом: волеизъявление народа или принцип территориальной государственной целостности. Мама с незнакомой, опереточной взвинченностью требовала уважать волю крымчан, а папа, тоже взахлеб, перечислял пять критериев самоопределения, понимаешь ли, Ришенька, пять, и волеизъявление народа – только один из них. После чего заслонялся книжицей в истертой мягкой обложке – у него падало зрение, и он читал теперь, чуть не впритык поднеся текст к лицу:

– Призывы к отделению, исходящие из Крыма, мотивированы в основном экономическими причинами… Это пишет Галина Васильевна Старовойтова, все провидчески описавшая за семнадцать лет до беды: права русскоязычного большинства в Крыму не нарушаются украинскими властями… и оптимальным решением было бы определение автономного статуса Крыма в составе Украины.

Книга была еще на лице у отца, а мама уже картинно смеялась:

– Как ты сказал – до беды? Скажи уж как Фирс: до несчастья. Нет, дружочек, до воли!