Вдали от безумной толпы

Само собою, Габриэль не мог не заметить того, что Болдвуд по-особенному держал себя в тот вечер с хозяйкою дома. Самые его движения не казались странными, однако они никогда не совпадали во времени с движениями остальных. Он глядел на Батшебу, когда другие на нее не смотрели, а когда смотрели – напротив, отводил взгляд. Когда они благодарили или хвалили хозяйку, он молчал, когда молчали они – бормотал слова благодарности. Как таковые, эти слова ничего не значили: именно в несвоевременности заключался их главный смысл, и Оук разгадал его, движимый ревностью, которую непременно доводится испытать всякому влюбленному.

Пожелав работникам доброй ночи, Батшеба удалилась в глубь комнаты. Болдвуд, оставшийся с нею, закрыл окно и ставни. Оук ушел бродить под тихими пахучими кронами дерев. Стригальщики, мало-помалу очнувшись от мягкого дурмана, навеянного пением хозяйки, стали подниматься со своих мест. Отодвигая скамью, чтобы выйти, Когген обратился к Пеннивейзу:

– Я никогда человеку в похвале не откажу, коли он ее заслужил. Не таковский я. – При этих словах Джен поглядел на почтенного вора, как на гениальное творение кисти великого мастера.

– Если б мы, так сказать, воочию не убедились, – произнес Джозеф Пурграсс, икая, – я б ни в жизнь не поверил, что все на столе осталось, как было вначале, и ни чашки какой, ни ножа или вилки, ни пустой бутыли – ничего не украдено.

– Я и половины ваших похвал недостоин, – угрюмо ответил добродетельный вор.

– За Пеннивейза я готов поручиться, – продолжил Когген. – Уж если он задумал благородное дело сделать – а нынче я это по лицу его увидел, когда он за стол садился… Уж если задумал, так он исполнит. Да, соседи, с гордостью вам говорю: Пеннивейз ничего не украл.

– Да. Мы тебя, Пеннивейз, благодарим за честное деяние, – подытожил Джозеф, и вся оставшаяся компания единодушно одобрила его слова.

В этот час, когда работники расходились по домам, и с лужайки была видна лишь узкая полоска света между оконными ставнями, в комнате разыгрывалась бурная сцена. Мисс Эвердин и мистер Болдвуд были вдвоем. Взволнованная серьезностью положения, хозяйка поместья более не горела здоровым румянцем, однако в блеске ее глаз ощущалось торжество – триумф, ожидаемый ею, но едва ли желанный. Она только что поднялась из кресла, в которое Болдвуд теперь опустился коленями. Перегнувшись через спинку, он двумя руками держал руку Батшебы. Беспокойство, ощущавшееся в каждом его движении, было признаком того, что Китс в своей «Оде соловью» назвал счастьем не в меру счастливым. Охваченный любовью, почтенный муж утратил достоинство, прежде бывшее его неизменным спутником. Видя это, Батшеба испытывала боль, отравлявшую радость того, что ее обожают.

– Я буду стараться вас полюбить, – произнесла она с несвойственной ей дрожью в голосе. – Если б я могла верить, что стану вам хорошей женой, я бы вышла за вас с радостью. Но, мистер Болдвуд, в столь важном деле женщине не пристало торопиться, и сегодня я не хочу ничего вам обещать. Прошу вас подождать еще несколько недель, чтобы я могла лучше понять свои чувства.

– Вы полагаете, что тогда…

– Я надеюсь, что ко времени жатвы, то бишь через пять или шесть недель, в продолжение которых вас, как вы говорите, не будет на ферме, я смогу обещать вам сделаться вашею женой, – произнесла Батшеба твердо. – Но помните: пока я не дала решительного ответа.

– О, мне этого довольно! Я буду ждать заветных слов! А покамест, мисс Эвердин, доброй ночи!

– Доброй ночи, – ответила она благосклонно, почти нежно.

Болдвуд удалился с безмятежной улыбкой. Теперь Батшеба знала о нем больше, чем прежде: он до того обнажил перед нею свое сердце, что еще немного, и она стала бы взирать на него с жалостью – как на величественную птицу, утратившую величие вместе с оперением. Собственное былое безрассудство теперь внушало Батшебе ужас, и она силилась принудить себя к искуплению вины, не думая о том, что кара, назначенная ею для себя, вероятно, слишком сурова. Исповедь Болдвуда показалось ей истинной мукой, однако немного погодя она ощутила, что к страху ее примешивается некоторая доля радости. Удивительно, с какою легкостью даже самая робкая женщина порою обнаруживает удовольствие в том, чего боялась, если боязнь ее была сопряжена с победой.

Глава XXIV Тем же вечером в ельнике

В числе разнообразных обязанностей, которые Батшеба добровольно возложила на себя, отказавшись от услуг управляющего, был ежевечерний обход фермы: прежде чем отойти ко сну, надлежало удостовериться, что все хорошо и спокойно. Габриэль, следивший за делами своей госпожи с ловкостью офицера тайной полиции, почти всегда упреждал ее в исполнении означенного долга. Однако его нежная преданность была по большей части ей неизвестна. То же, о чем она знала, принималось ею без благодарности. Женщины не устают оплакивать мужское непостоянство в любви, при том что постоянные воздыхатели встречают с их стороны одно лишь небрежение.