Вдали от безумной толпы

Батшеба была весьма немногословна со своим мужем в тот вечер, когда они возвратились с ярмарки, да и он казался нерасположенным к беседе: состояние его духа представляло собою неприятное сочетание беспокойства и молчаливости. Следующий день, воскресенье, не сделал супругов разговорчивее. Батшеба дважды ходила в церковь: на утреннее и на вечернее богослужение. На понедельник были назначены очередные бадмутские бега. В конце дня Трой неожиданно сказал:

– Батшеба, не дашь ли ты мне двадцать фунтов?

– Двадцать фунтов? – переспросила фермерша, тотчас помрачнев.

– Видишь ли, мне очень нужно.

На лице Троя весьма отчетливо выразилась тревога, прежде ему несвойственная, однако нараставшая на протяжении всего дня.

– Ах, это, верно, для скачек?!

Трой ответил не сразу. Заблуждение Батшебы сулило ему некоторые преимущества как человеку, не желавшему раскрывать то, чем заняты его помыслы.

– А хоть бы и для скачек, – сказал он наконец.

– О, Фрэнк! – произнесла Батшеба с горячей мольбою в голосе. – Каких-нибудь несколько недель назад ты говорил мне, будто я тебе милее всех прочих удовольствий, вместе взятых, и ты готов ими пожертвовать ради меня. Так почему же ты не откажешься от этого развлечения, приносящего больше расстройства, чем радости? Ну же, Фрэнк! Позволь мне очаровать тебя ласковыми словами, взглядами и всем, о чем только можно подумать! Останься дома! Скажи «да» своей жене! Скажи «да»!

Самые нежные и мягкие стороны натуры Батшебы порывисто выступили вперед, ни во что не рядясь и не пытаясь себя защитить. Немного нашлось бы мужчин, способных не внять мольбе, выражаемой этим прекрасным, исполненным достоинства лицом. Голова Батшебы была откинута чуть назад и вбок – положение, способное говорить гораздо красноречивее слов и будто специально предназначенное для подобных моментов. Не будь эта женщина его женой, Трой сию же минуту поддался бы ее очарованию. Но они были супругами, и он решил более не лгать ей.

– Деньги нужны мне вовсе не для оплаты долгов, сделанных на скачках.

– Тогда для чего же? Твоя таинственность меня пугает, Фрэнк.

Трой заколебался. Любовь к Батшебе уже не была в нем сильна, однако учтивость следовало соблюсти.

– Твое недоверие меня обижает. Не рано ли ты собралась надеть на мужа смирительную рубаху?

– Полагаю, я имею право немного поворчать, раз уж мне приходится за тебя платить, – сказала Батшеба полушутливо-полусердито.

– Поворчала – и будет. Все хорошо в меру, Батшеба. Не заходи слишком далеко, не то, вероятно, тебе придется кое о чем пожалеть.

– Я уже кое о чем жалею, – быстро ответила она, покраснев.

– О чем же?

– О том, что кончился наш роман.

– Романы всегда кончаются там, где начинается супружество.

– Грустно слышать такое. Ты глубоко ранишь меня, упражняясь в остроумии за мой счет.

– А мне печально оттого, что ты сделалась такой скучной. Похоже, ты меня ненавидишь.

– Я ненавижу не тебя, а твои пагубные привычки.

– Лучше бы ты попыталась меня от них излечить. Давай уладим дело при помощи двадцати фунтов и будем друзьями.

Батшеба вздохнула.

– У меня отложено примерно столько на домашние расходы. Если тебе нужно, возьми.

– Очень хорошо. Спасибо. Полагаю, утром, еще до завтрака, я уеду.

– В самом деле? Ах, Фрэнк, не так давно чужим людям нелегко было оторвать тебя от меня. Ты называл меня любимой. А теперь и знать не желаешь, как проходят мои дни.

– Я должен поехать, и чувства здесь ни при чем.

Руководствуясь, по-видимому, принципом противоположности, Трой поглядел на часы и открыл заднюю крышку, под которой лежала аккуратно свернутая маленькая прядка волос. Как раз в это мгновение подняв глаза, Батшеба увидала локон. От нежданной боли ее лицо залилось краской, и, не успев подумать о том, дальновидно ли поступает, она воскликнула:

– Женские волосы?! Чьи они, Фрэнк?

Трой немедля захлопнул крышку часов и ответил с беспечностью человека, желающего спрятать чувство, потревоженное сторонним взглядом:

– Твои, конечно, чьи же еще? Я и позабыл, что положил их сюда.

– Какая нелепая выдумка!

– Говорю же тебе: я забыл! – громко произнес он.

– Дело не в том. Волосы светлые!

– Вздор!

– Ты меня оскорбляешь! Я видела: они светлые. Так чьи они? Я хочу знать.

– Хорошо, я скажу тебе, только прекрати шуметь. Это локон девушки, на которой я собирался жениться, прежде чем встретил тебя.

– Назови ее имя.

– Не могу.

– Она замужем?

– Нет.

– Она жива?

– Да.

– Хороша собой?

– Да.

– Ума не приложу, как она, бедняжка, может быть миловидной при таком-то уродстве!

– Каком еще уродстве? – удивился Трой.

– Разве не уродлив цвет ее волос?

– Ого! – усмехнулся он, преодолев растерянность. – Вот так новость! Да этими волосами все восхищались, кто видел их распущенными. Бедная девушка! Люди оборачивались, чтобы полюбоваться ее локонами.

– Фи! Подумаешь! – воскликнула уязвленная Батшеба. – Хотя, если бы я так же дорожила твоею любовью, как прежде, я бы сказала, что и на мои волосы оглядывались прохожие.

– Держи себя в руках, Батшеба, и не будь ревнивой. Ты знала, какова супружеская жизнь; не следовало вступать в нее, если такие мелочи тебя пугают.