Вавилон и Башня

Окна не открывались, поэтому и выглянуть нельзя. А даже если б и открыли, от ветра стекла и рамы разбились. Значит, из этих окон никто никогда не выпрыгнет. А жаль. Интересно посмотреть, во что превратится человек после падения с такой высоты. Может, в мелкое озерцо соплей?

Но сейчас, на этой высоте, мне почему-то казалось, что я и так умер. Несмотря на стальные тросы, башню сильно качало, воющий звук ветра создавал впечатление какой-то пещеры, только не в земле, а высоко в воздухе. Какой-то летающий вигвам из «Твин Пикса»[48].

Я выпил еще. В голове закружилось. Дэн тоже выпил. Мы сели, чувствуя неподдельную близость пьяниц.

– Слушай… – с какой-то необычайной серьезностью сказал он. – Давай вместе башню построим, а?

– Да уж… ладно, давай, – я закрыл глаза.

* * *

«Вас доведет не убийство, не изнасилование или что-то такое. Вас доведет до психушки оборвавшийся утром шнурок…» – как-то так говорил Буковски[49].

Внутри я проигрывал фразу: «В психушке больше всего людей из-за порвавшихся шнурков».

Моим «шнурком» сейчас могла стать паутина на окне. Паутина… неживая, засохшая еще тысячу лет назад. Может быть, когда только монтировали эти двойные окна.

Иначе как она еще могла туда попасть?

От паутины осталось несколько целых «кубиков», все остальное опало, развалилось.

Словно моя жизнь… как эта паутина, слабая, засохшая, запертая навсегда меж двух рам в окне, которое никто никогда не откроет.

Дэн куда-то пропал… видно, хотел произвести впечатление. Что он из таких дерзких-творческих. Захотел ушел – захотел пришел. Когда-то меня раздражали эти его ужимки, теперь просто смешили.

– Там, там, там…

Там, там, куда…

Там, там, где я найду…

Там, там…

Я вздрогнул. Откуда эта музыка или ритм, или что это?.. Обернулся – никого.

Достал сигарету, прикурил, никотин сразу осадил, успокоил, захотелось лечь.

– Там, там мы найдем…

Потому что ищем там, где…

И… там, там…

Я снова обернулся. Никого. Тогда откуда эти уродские звуки, да еще какие странные рифмы?!

– Эээ… Кто здесь?

Никто не ответил. Я докурил сигарету, бросил ее куда-то вверх. Окурок полетел, описав в воздухе длинный алый зигзаг, похожий на хвост ракеты. В детстве я видел такой полет по телевизору. Кто же это был? Гагарин или Тихонов? Да к черту. Мне эти полеты всегда не нравились. Не хватает еще распространить нашу заразу на другие планеты. Заразу в виде человечества.

От этих мыслей захотелось еще выпить. Но Дэн, похоже, унес с собой бутылку. Надеясь компенсировать нехватку выпивки, я снова закурил.

– Там, там, там… не будет больше…

Не будет больше…

Там, там, там… куда мы идем…

– Да что за блядство?! Кто здесь?! Есть здесь кто?! Ааааааа?!

– Эээ… – кто-то приближался из темноты со стороны лифта. Стало страшно. Я увидел очертания вахтера, этого калеки, дяди Вани. Даже постыдился за трусость. Испугался бедного калеки.

У дяди Вани, как называл его Дэн, кажется, не было ноги, или она не действовала, почти не было волос, только в разные стороны торчала неуклюжая служебная черная куртка.

Когда дядя Ваня шел в темноте, казалось, обожженный огнеметом страус выходит из облака.

– Ты чего, дядь Вань?

– Я-то? Я? Не, не, вы сидите, пожалуйста. Я только это… – виновато показал он на тлеющую сигарету.

– Чего? Курить, что ли, тут нельзя?

– Да не… да не… – замахал руками. – Я это… это… сигаретку бы мне.

– А! – я достал пачку и протянул. – Ты давай, садись, покури со мной.

– Да ладно, ладно… я это, это…

Но было видно, что ему тоже хотелось с кем-то поговорить. Я усмехнулся, похлопав себя по второму карману, куда вроде бы положил зажигалку. Вместо зажигалки нащупал тонкую фляжку.

«Ну да… Дэн наполнил две фляжки еще в „поросятах“. Одну отдал мне, вторую – себе забрал».

Житейская предусмотрительность в Дэне заслуживала настоящего уважения.

– Коньяк будешь?

Дядя Ваня развел руками и, кажется, беззвучно сказал: «Я ж на работе».

– Тут всего по сто грамм, давай! – подбодрил я. Почему-то хотелось сделать что-то хорошее для него.

Он отхлебнул, зажмурился и зачем-то принялся поправлять все топорщащиеся карманы своей нелепой куртки.

Я тоже отпил, но эти сто грамм, к выпитым пятистам или больше, мало на что повлияли. Такое ощущение, я даже немного протрезвел. Где-то слышал, что такое бывает, если через какое-то время, после большой дозы, выпить еще.

– Ну, что, дядь Вань, скучно здесь одному?

– Да не то чтобы. Вот, знаете, когда днем посетителей полно, тогда, конечно, скучно. Все ходят… – он почему-то усмехнулся, – все им на башню не терпится подняться. А мне скучно. Все одно и то же. Поднимаются, опускаются. Потом, наоборот, опускаются, поднимаются. И так раз за разом, раз за разом. Все одно и то же. Я, конечно, это… – все-таки запнулся дядя Ваня, – конечно, слежу… лифт там, металлоискатель. Все как положено. Но скучно, знаете…

– Уж если днем скучно, – усмехнулся я, – то ночью еще скучнее? Когда только мы с Дэном приходим, да и то раз в неделю, а то и реже…

– А… вот тут, тут, тут, вы не правы. Извините.

– Да ладно! – удивился я. – Или у тебя тут ночью шабаш какой?