Вавилон и Башня

Епть! Вот и третий. Дальше расклад такой. Паркет-то у Борисыча, как в лучших домах Ландона, натерт до зеркального блеска. Я, пока Ероха какой косепор не сбакланил, падаю на паркет. Ну и качусь, как по льду, в соседнюю комнату, луплю в того снизу вверх, чтоб точно в живот попало. Учебу Сергуши-то помню. Он мне всегда говорил: «Живот, Богдан, не просто так животом назван! Это от слово „живой“. Поэтому, если в живот попадешь хоть раз, дальше уже человек однозначно не жилец. Если живот целым сохранишь, жить будешь. Ну и так далее. Короче, одна пуля в животе, считай, труп перед тобой».

Вот я так и шмалял. Пока Ероха очнулся, пока я сам понял, чего сделал, а тот уже кишки по полу распускал. Да еще желчь какую-то. У всех такая желчь внутри есть. Или у этих только? Не знаю, вроде у всех. Ни одного выстрела не сделал даже. Сразу видно, совсем залетный. Машинально направил волыну на второго, но успел понять: Борисыч это, собственной персоной, хер институтский. Столько из-за него народа полегло, сука!

– С корабля на нары, минуя Канары, Константин Борисыч, – говорю ему, а у самого в голове звенит, как набат играет.

– Вы зря так беспокоиться изволили, Богдан Иванович! – он мне спокойно так, как будто я в коридоре институтском его встретил. – Кстати, чаю? Желаете?

Я отряхнулся и вижу, что Борисыч в длинном халате, перед ним поднос с тремя чашками без ручек и здоровым сплюснутым чайником.

– Э… э… эээ… Чего это вы, Константин Борисыч?

«Чего это он такой спокойный? Пальба же была…» – сам себе думаю.

– Я говорю, чаю хотите?

– Да какой на хрен чай?

Вот даже обидно было, что мы его вроде как от косухи шальной спасли, а он…

– Ну… – развел руками Борисыч. – А я и на вас заварил, – и показывает на большой чайник.

– Это… это… что значит на нас? А? Может, на этих, на чехов?

– Да нет, Богдан Иванович, для вас, мой дорогой, для вас, – и подходит ко мне, берет за плечи. Я все никак сообразить не могу, как накумаренный стою, сука. – А друга как вашего звать-величать? – спрашивает спокойный Борисыч.

– Друга… друга… – обшарил взглядом коридор, где должен быть Ероха. – Ероха его зовут.

Ероха там и был, но сидел в какой-то странной позиции.

– Ероха!.. Ерох!.. – кричу ему, а сам свой голос не слышу. – Нет, вроде крови нет. Значит, жив. Чего это с ним?

– Оглушили вы его, дорогой Богдан Иванович.

– Оглушил?

– Ну да, оглушили.

Я мотнул волыной. Глушак на месте, хотя у самого звон в ушах. «Так чего это я оглушил?» Борисыч как будто понял, чего я хочу сказать.

– На месте ваш глушитель. Просто вы сколько выстрелов подряд сделали? Три? Нет, извините, четыре. Учитывая те, что на лестничной клетке. Вот… а глушитель, да будет вам известно, плохо работает после третьего уже выстрела. Просто пружина в нем нагревается и не гасит звуковые волны… попросту звук. А тут еще бетонные стены. Но не беспокойтесь. Дом старый, потолки высокие. В этом подъезде всего пять квартир в одном пролете. Так что… соседи, даже если они дома, подумали, сковородка упала у старого дурака… то есть у меня. Вот и все…

– Сковородка?

– Ну да. Сковородка. Так что идите пить чай, – и Борисыч слегонца подтолкнул меня к столу. – Очнется ваш товарищ. Немного оглох. Да вы сами все это лучше меня знаете.

(И чего остается-то? Сел, хлебаю чай. Вкуса никакого. Или кажется? Не знаю.)

– Водочки? – проинтуитил Борисыч.

– Да ну… какая там водочка! И так косепор опять. Трое мертвых чехов лежат. Надо хоть тех, что на лестнице, втащить по-быстрому. То ли подмогу вызывать, то ли самим прибирать. А как самим прибирать, когда Ероха сидит как обмороженный. Тут его самого прибрать надо, пока под себя ссаться не начал. А вы почему не оглохли, Константин Борисыч?

– О-хо-хо-хо… А вы когда-нибудь были на нефтяной вышке, молодой человек? Сутки, неделю, месяц… по сравнению с вашими пукалками – это Ниагарский водопад, – и Борисыч такой взял меня за рукав. – Впрочем, не хотел вас обидеть, ваш «глок» – очень хороший аппарат.

– Константин Борисыч, серьезно вас спрашиваю, вы на нас работать будете? Потому что если нет, то эти чехи от вас не отстанут.

– Чехи?!

– Да, да, чехи. Чечены, одним словом.

– О-хо-хо-хо… Почему? За что вы чеченцами их почитаете? Вон там, на кухне, – показал он, – Рустэм, он из Казани… э-кхе… был из Казани. А ребята на лестнице, Султан и Хасбулат, из Киргизии и Кабардино-Балкарии.

– Э-кхе… – почему-то повторил я за ним. Все, что ли, «халаты» и «пиджаки» как-то экхекают? Как будто по-нормальному базарить не могут.

– Вы мне лучше вот что скажите, дорогой Богдан Иванович. Что вы во время убийства чувствуете?

– Во время убийства?

– Ну да, когда убиваете.

– Когда убиваю, плохо себя чувствую, – признался я.

– Вот!

– Что это «вот»?

– А то, что не созданы вы для убийства. Вот что! Как и все мы.

– Слушайте, Константин Борисыч, – не выдержал я. – Если вы думаете, что кто-то создан для убийства, то чушь все это. Я за свою жизнь многих порешил. И пачками было снимал. И бомбил. И так… по одному резал в осаде.

– Я и не думаю. Просто спор у меня с моим коллегой вышел. На тему, предназначен кто-то, чтобы убивать, или нет.

– И что?