Вавилон и Башня

А еще хуже было то, что Мукнаил понял страшную мысль: если и нравится ходить в грязном свитере и курить всякую отраву, можно делать это в образах, не вставая с идеально чистого ложемента. Можно ведь даже чередовать «грязный свитер» и «прогулку на яхте» или что-нибудь еще, если уж так нравится. При этом… при этом… оставаясь таким же идеальным. «Зачем, зачем делать это не в облаке?! Зачем?!» – хотел прокричать Мукнаил вместо своего привычного «никогда».

Незадолго до прихода Асофы к нему пришел Ульма и влил столько гадкой жижи, что часть даже расплескалась вокруг. От чувства омерзения и бессильной злобы Мукнаил в третий раз прокричал «никогда», хотя и хотел на этот раз прокричать «зачем».

– Все хорошо, все хорошо, – не реагировал на его конвульсии противный Ульма или же просто издевался.

Потом снова пришла Джин. Как ни странно, уже в третьем костюме. Удивительно, но на костюме не было ни рваных следов, ни просыпавшегося пепла. Он был почти не испорченным и представлял собой длинную черную или, скорее, темно-серую рубашку, с такими же длинными рукавами, которые заканчивались большими круглыми пуговицами. Впрочем, они были ни к чему, ведь манжеты отсутствовали, пуговицы не служили никакой цели, кроме украшения.

Мукнаил, наверное, подумал бы, зачем украшать рубашку пуговицами. Но он был слишком занят тем, что пытался вспоминать какие-то приятные образы, лишь бы не попасться на очередную гадость Джин, которая наверняка пришла не просто так.

Однако Джин пришла и ушла, даже не пыталась запихнуть Мукнаилу свою тлеющую сигарету.

Прошло еще, кажется, полдня, а может, и полчаса… и пришел неизвестный Мукнаилу человек. Мукнаил толком и не разглядел «новенького», а только почувствовал, как кто-то его переворачивает. И как из-под него что-то выдергивают. А потом, наоборот, что-то подкладывают.

Когда неизвестный и очень неприятный во всех отношениях (Мукнаил не знал почему) человек ушел, он обнаружил, что под ним другое покрывало. Такое же отвратительное, мерзко-шершавое, но вместо грязно-серых вкраплений на покрывале была какая-то красная прострочка, которая не понравилась Мукнаилу еще больше.

Чтобы отвлечься, он попробовал вспомнить один из своих любимых образов – образ дороги, проходящей мимо высоких, идеально зеленых деревьев, по которой он шел, сжимая в одной руке большую соломенную шляпу, а в другой – две огромные сочно-оранжевые морковины с длинными пушистыми салатовыми хвостиками. Вместо слегка покачивающихся, пышных крон деревьев Мукнаилу представились какие-то пыльные, чуть ли не обгоревшие от неведомого огня, чахлые деревца. А вместо прекрасной моркови в руках оказались какие-то две тощие, жалкие морковки, к тому же чуть ли не гнилые.

Одна дорога осталась почти идеально ровной, с идеальным асфальтом, не совсем черным, слегка коричневатым, очень-очень мягким. Шаги Мукнаила по такому асфальту получались легкими и пружинистыми.

Правда, пока Мукнаил шел по этой дороге, ему становилось не лучше, как обычно, а хуже. Это, увы, отражалось на окружающем мире. Щебетание птиц прервалось, шаги становились все менее пружинистыми, морковины превращались в какую-то практически слизь, буквально вытекая из рук Мукнаила.

Дальше произошло самое страшное, что только могло произойти. Мукнаил не ощущал на подошвах гладкий мягкий асфальт – покрытие стало мерзким, шершавым. Мукнаилу все труднее и неприятнее было по нему идти. Как будто он надел коньки для льда и пытался ехать по песчаному полю, то зарываясь в поверхность, то скребя острыми лезвиями.

Мукнаил перестал вспоминать этот образ. Он открыл глаза и, хоть в комнате было достаточно темно, увидел свою правую ступню, высовывающуюся из-под гадкого покрывала.

Мукнаил смотрел на свои пальцы с лакированными ногтями, с тонкой белой каймой по краям. Очень расстраивало, что они покрыты этим жутким, с красной противной прострочкой, покрывалом. Но все равно это лучше, чем вспоминать идеальные образы, которые почему-то превращались в страшные и неправильные.

А все потому, что не надо выходить из облака! Не надо никогда и ни за что выходить из облака! Никогда, никогда, никогда, никогда…

– Никогда! – с какой-то даже гордостью прокричал Мукнаил. Это был, кажется, пятый день. Во всяком случае, еще один прошел точно, потому что пришла Асофа, чтобы капнуть ему из своего пузырька.

Асофа не придала никакого значения гордости Мукнаила, сказав свое удручающе-привычное:

– Все хорошо, все хорошо.

Наконец, Мукнаил выработал правильную последовательность действий. Сперва он вспоминал какой-то образ, но не погружался в него полностью, как если бы был в облаке. Он погружался по чуть-чуть. Потом намеренно отвлекался от образа, смотрел на пальцы правой ноги. Потом опять чуть-чуть погружался в образ, потом опять смотрел на пальцы. Он даже хотел еще смотреть на пальцы рук или хотя бы одной руки, ведь так было бы проще удостовериться, что что-то идеальное по-прежнему существует, к тому же они ближе, чем пальцы на ногах.