Вавилон и Башня

В этих Лизиных книжках была жизненная правда, даже какие-то новые мысли. Но зачем про них читать, зачем этим мыслям примешивать какой-то сюжет, описывать действия каких-то людей? Зачем? Это Вениамину было непонятно. Обладая почти феноменальной памятью, он мог вспомнить любые подробности из книг, которые прочитал, но никакого удовольствия они не доставляли. Вениамин всякий раз удивлялся, что Лиза с упоением может обсуждать с кем-нибудь разные книги и фильмы. «Что за чушь! – думал он. – Зачем обсуждать людей и их поступки, которые либо никогда не существовали, либо уже давно умерли?»

Так же и фортепьяно. Он был хорошим учеником, мог изобразить «музыкальный рисунок», только это не было музыкой. И никогда не станет. Это была какая-то внешняя оболочка музыки. Совсем не так, как у Лизы. У нее музыка всегда чем-то наполнена. Как будто самой Лизой. Как это происходит, Вениамин не понимал. Да и понимать не хотел, интуитивно чувствуя, что у него все равно так не получится, сколько бы он ни разучивал и сколько бы ни тренировал разные композиции.

В общем, планы Вениамина по соединению «следа добычи» с «силой звезды» не осуществились. Звезда оставалась все так же высоко, все так же отстраненно смотрела на могучее дерево.

Сразу после свадьбы Лиза забеременела. У них родился сын. Но Вениамина ребенок мало интересовал. Точнее, он испытывал какую-то непонятную тревогу и раздражение, когда смотрел на него, сначала маленького, а потом уже подростка.

Почему-то Вениамину казалось, что в сына попала часть «дурной крови» его отца и деда. И то, чего Вениамин избежал, путем силы воли, ума и, конечно, «следа добычи» – самого верного союзника, могло возродиться в сыне. Хуже того, уже возрождалось, и Вениамин это чувствовал.

Оставалось только надеяться, что в сыне, помимо «дурной крови», будет «сила звезды» Лизы. Так ли это, Вениамин пока не понимал.

Все, чему он посвятил последние восемнадцать лет своей жизни, с того самого момента, когда подмял под себя «красносельских» и «битцевских», занял Богородский рынок, потом «соколов», и до момента открытия собственной строительной компании в Лондоне и Барселоне, был «след добычи» и приятные моменты расслабления после того, как «след добычи» напитывался, успокаивался на какое-то время, засыпал.

Но сегодня, сейчас, что-то шевельнулось в Вениамине. Как будто для него и «следа добычи» появилась новая, неосвоенная прежде высота. Такая высота, что сейчас «след добычи» крутился, бился, то расширяясь, то сжимаясь внутри, «перерабатывая» эту высоту. И от этого Вениамину становилось не по себе.

А может, это было не предчувствие высоты, а предчувствие какой-то опасности? Тогда какой? «След добычи» и раньше указывал Вениамину на опасность, почти всегда очень точно. Как будто внутри Вениамина голос называл точную фамилию, имя, отчество того, кто эту опасность представлял. Сейчас такого не было. Вообще. А потому непонятно, опасность его ожидает или новые возможности.

Справа от кресла стояли высокие напольные часы и мягко цокали шестеренками. В следующий момент благородным звуком качнулся маятник, и часы начали отбивать девять: бом-бом, бом-бом, бом-бом…

– Богдан, – позвал Вениамин, нажав на кнопку коммутатора на столе. Коммутатор ничего не ответил, но через две минуты на лестнице послышались шаги.

Богдан вошел в комнату, остановился на расстоянии от босса.

Богдан нравился Вениамину. Он не выслуживался и не быковал. Исполнял все профессионально, в точности, как его просили. Еще ценнее, Богдан сразу говорил, что сможет сделать, а что нет. Он заменил Колю, который прошел все девяностые, несколько раз лежал с огнестрельными и черепно-мозговыми, а потом очень глупо подставился в девяносто восьмом под пулю пьяного гаишника.

Не то чтобы Вениамин жалел Колю, понятие жалости каким-то неведомым образом трансформировалось у него в ощущение целесообразности. Такая смерть Коли нарушала целесообразность, от этого Вениамин испытывал злобу и раздражение.

Место Коли занял Богдан. Уже немолодой, старше самого Вениамина, зато опытный военный. Что не менее важно, у Богдана, кажется, было такое же отношение к причинению смерти, как и у Вениамина. Как к целесообразности. Если смерть эта была нужна – всё, целесообразно в глазах Богдана, поэтому правильно. А раз правильно – никаких сомнений и «метаний», которые Вениамин часто видел в других ребятах, гораздо более обезбашенных.

Коля шмалял всех направо и налево, он просто был предан Вениамину. Но из-за этого часто поступал неправильно, поспешно. Преданность – опасное чувство, которое зачастую идет вразрез с целесообразностью. «Правильнее быть целесообразным, а не преданным», – думал Вениамин.

Он вызвал Богдана, чтобы дать ему довольно сложное задание. Не стрелка и не слежение. Здесь нужна была точность и нужно было чувствовать целесообразность. Поэтому справиться мог только Богдан.

– Помнишь, про нефть говорили?

Обычно Вениамин не обсуждал в подробностях свои задания с подчиненными. Но сейчас чувствовал, сделать это надо. Исполнение требовало полного понимания.

* * *