Вавилон и Башня

«Что, если дед Матвей и правда здесь всегда сидел?» – подумал я.

Что, если мы все находимся в каких-то слоях, как нефть и порода, которая слоится по времени. Прошла сотня лет, лег нефтяной слой. Потом прошла еще сотня лет, лег слой песчаника. Потом опять нефть. Да, ведь именно это я обычно и рассказываю на первом курсе студентам.

Тут люди. С ними иначе, а может, точно так же. Все-таки люди как земля. Они могут ложиться слоями. Ложиться?

Нет, не ложиться. Находиться! Как слои краски на досках скамейки. Вот так и дед Матвей. Находится он здесь, на этой скамейке, и всегда здесь находился. Это его состояние и мое состояние.

Я откинулся на спинку. Ребристую и холодную, мокрую от дождя.

– Зачем вы тогда ушли, дед Матвей?

– Не зачем, Кинстинтин, а куда. Правильнее спросить, куда я ушел.

– Хорошо. Куда? – я ощутил дрожь, давно никто меня не называл Кинстинтином.

– Куда. Это важнее, чем зачем. Сам знаешь, охринавец тебе говорил. Есть вера. А когда нет веры, есть доверие. Но когда нет доверия, то нет и жизни. Вот так. Я не могу тебе все это объяснить. Лучше вон… – он махнул на соседнюю скамейку. – Вон… у охринавца спроси.

Так здорово, что здесь Сато! Я ведь не смог узнать у него тогда, чего ищу и что же это такое, когда состояние есть определенность.

– Состояние и есть определенность. Какая еще может быть определенность? – сказал он.

– Состояние? Определенность? – не понял я.

– Да. Грань между «здесь и сейчас». Грань – это не угол и не поверхность. Это пространство. Пространство между состояниями. Это и есть «здесь и сейчас». Когда ты находишь это пространство, то попадаешь в «здесь и сейчас». Иначе не попадешь. Попадаешь – есть определенность, не попадаешь – вот и нет… – Сато весело ухмыльнулся.

– Ох-хо-хо-х-хо-х-хо! – расхохотался дед Матвей.

Обычно, когда Сато появлялся, дед Матвей исчезал. Я хотел, но не знал, как же сделать так, чтобы они были со мной одновременно.

«Одновременно… – задумался я. – Как такое может быть, чтобы одновременно? Может, здесь и сейчас – это и есть одновременно? Это и есть та самая определенность состояний? Определенность и одновременно – одно и то же?! Времени нет, есть состояния».

– Э-ге-ге-ге…ей! – крикнул монгольский всадник, галопом пересекающий степь, выбивающий из-под копыт замерзшую пыль. – Сер-тан-ти-и-и… – прокричал он своим растянутым голосом погонщика и умчался за горизонт.

Я посмотрел на деда Матвея, который все еще смеялся своим привычным «охо-хо-хо-хо-хо». И понял. Я понял. Наконец-то я понял. Даже не так. Я почувствовал, как все происходит – одновременно. Это и есть «здесь и сейчас», это и есть «вообще и всегда». Это и есть определенность. Это и есть «сер-тан-ти-и-и».

Состояния… они как наше общее «лоскутное одеяло», все «лоскуты» уже есть. Они здесь. Сейчас. А мы выбираем, какой сейчас выбрать, какой лоскут будет нашим… нашим состоянием здесь и сейчас.

Глава 2. Вениамин

<Россия, 2000-е>

Первый раз за долгие годы ему опять не нравились собственные ноги. На фоне бело-голубого атласа кресла, в мелкий голубой крестик, они выглядели серо-зеленой инородной гадостью.

«Как будто лягушка сидит на кухонном столе», – с ожесточением подумал Вениамин и попробовал укрыть наготу полами халата.

Он уже было хотел обвинить во всем Лизу, которая все время покупает что-то «не по делу». Вениамин любил большие разлапистые кожаные кресла, черные, бежевые, темно-синие. Вот нельзя было такие купить? Так нет же, сказав какое-то дебильное слово «моветон», она заказала именно такие. Узкие, с тонкой ненадежной тканью и хлипкими ножками.

Вениамин остановил поток мыслей, понимая, что они сейчас ни к чему. Это его раздражение пытается что-то ему сказать. Может, даже подсказать. Да. Причем тут ноги? Что-то было явно не так. Но что?!

Он, в свои почти сорок, председатель правления крупной строительной компании, богатый и влиятельный. Если бы не «след добычи», который помогал ему все эти годы, но за это требовал постоянной подпитки, Вениамин мог бы купить какую-нибудь виллу в Европе, навсегда уйти на покой.

Но, но… «след добычи». Ему на вилле делать нечего, как и самому Вениамину.

Когда в его жизни появилась Лиза, он пытался перенять ее «силу», даже пробовал читать книжки, которые читает она, продолжал брать уроки игры на фортепьяно, прилежно, регулярно, Вениамин уважал ее как репетитора. Но книжки оставляли какое-то невнятное ощущение. Словно Вениамин поглощал рыбу, мясо и что-то сладкое, перемешанное в одной тарелке. По отдельности все вкусно и правильно, а вот когда смешивается, то…