В лифте несколько кнопок и ни одной надписи, ни этажей, ничего. Борисыч нажал на какую-то, лифт поехал. Потом двери открылись, вышли в еще один коридор, хорошо освещенный.
– Совсем немного осталось, Богдан Иванович.
Борисыч открыл широкую сдвижную дверь, и мы оказались в большой хазе. Профессор нажал на кнопку, в стене.
– Блиндаж у вас тут, что ли?
Я увидел много столов, заваленных всякими чертежами, какие-то металлические приблуды, которые торчали по углам.
– Что-то типа того, – ответил Борисыч, смахивая рулоны бумаги со стульев. – Располагайтесь. А я пока займусь кое-чем.
– Чем же?
– Вот этим… – и Борисыч начал крутить какие-то шарниры, что-то себе мурлыкал под нос, как будто с кем-то другим разговаривал. – Ага… эге… вот оно как… – все бакланил он, шнуркуя меж столов.
Херня какая-то! Самый расклад, чтобы тут лабораторией заниматься, сука.
Я подошел к двери, подергал, нажал на кнопку, ничего не произошло. Кнопка нажималась, но дверь не открывалась. Борисыч закрыл меня, падла!
– Нет-нет, Богдан Иванович, все закупорено как минимум до утра. Что же вы хотите, чтобы на нас тоже, что ли, повлияло? Где вы это видели, чтобы мессия своими же заповедями себя же и учил? – Борисыч остановился, как шизик. – Хотя, хотя…
– Какими еще, заповедями! Константин Борисыч, вы зачем меня здесь заперли? Ну, открывайте! – заорал я, меня порядком уже все это достало. Не знаю, что я собирался дальше делать, кроме как накидаться водярой вусмерть и заснуть. Но явно не здесь лямку тянуть с какими-то экспериментами.
– Богдан Иванович, в общем, давайте так. Мы все доделаем, и вы спокойно вернетесь домой.
Короче, притаранил какие-то тяжелые треноги, поставил их на основание внизу, как показал Борисыч, одну на другую. Получилось, в натуре, что-то вроде елки, только вместо иголок в разные стороны провода торчат.
– Вот, дорогой Богдан Иванович… это туда, а это, это… – Борисыч восьмерил перед своей херней. – А это вот так! – он приладил перекладину наверх. – Ну-с, теперь самое сложное. Давайте ее оснастим!
– Чего-то мне не нравится это ваше «оснастим».
– Очень хорошо! Я вам сейчас все объясню!
– Да уж давайте, а то я вам ни хера не оснащу.
– Вот, вот… давайте поставим верхние зеркала и все.
Я помог Борисычу поставить между перекладинами какие-то блестящие пластины, то ли из фольги, то ли еще из какой хрени.
– Смотрите. Как красиво! Но… – развел руками он. – Объяснить, как и обещал!
Борисыч присел на край стола, чтобы перевести дух. Я сел в кресло. Эти его зеркала были тяжелыми. Теперь понятно, зачем он меня потащил.
– Видите ли, дорогой Богдан, за свою жизнь я пережил пять войн. В одной из них сам участвовал. А остальные четыре пережил. Так что… мысль пришла сама по себе. Я как-то должен все исправить. Не может такого быть, чтобы на жизнь одного человека приходилось столько боли.
– Чего-то вы не выглядите таким старым… – не поверил я. Борисыч на шестьдесят тянул, но никак не на семьдесят.
– Гены, все гены. У меня и бабушка в восемьдесят выглядела на пятьдесят. Так что тут никакой хитрости. Просто повезло… или наоборот. Но… речь не об этом. С помощью моей установки все процессы внутри могут стать простыми и организованными. Люди смогут лучше понимать друг друга. Они будут видеть одинаковые… как бы это получше выразить… одинаковые… нет, не чувства. Эмоции, что ли. Нет, эмоции не особо разглядишь. В общем, будут видеть одинаковые картинки и чувствовать по поводу них похожие чувства. Как будто одну и ту же реальность.
– Ну и хрен ли… Хотите сказать, что от этого воевать будут меньше? Как бы не так.
– Посмотрим! Я думаю, когда люди больше будут обмениваться своими состояниями, им незачем будет воевать. Только это долгий процесс… займет много времени. Как когда-то, когда-то. Да! Впрочем, продолжим.
Борисыч показал мне, что нужно дальше устанавливать зеркала. А раз он, по ходу, ничего не собирался взрывать своей этой елкой, то мне-то что. Пусть сколько угодно испытывает свою профессорскую хренотень.
– Ну что, идти-то теперь можно?
– Как же, как же! Такой момент! Как я могу отпустить своего младшего научного сотрудника, то есть, извините, вас, если вам такое звание не претит… без… ну в общем, не солоно хлебавши.
Борисыч достал откуда-то круглый красный светильник и водрузил на самый верх этой ерунды, которую мы собрали. В натуре, елка какая-то. Да уж, по ходу, совсем чиканулся профессор…
– Ну что? Как говорится, с Богом? Хотя… тут правильнее задаться вопросом, трудно ли быть Богом.
Борисыч ухмыльнулся, махнул рукой, словно салютовал кому. Вроде как на что-то нажал, и красная фигня слабо засветилась.
Дальше ничего не произошло. То ли эксперимент не удался, то ли Борисыч еще ничего не сделал. Но он, по ходу, уже подумал, что сделал, так что перестал быть на шизика похож, потер ладони, достал из ящика графин, налил в две рюмки. На этот раз бухло было не желтое, а зеленое.
– Ну, дрогнем, дорогой Богдан Иванович?
– Это чё за отрава такая? Тархун, что ли?
– Обижаете. Абсент! Напиток художников. Ну и немного сумасшедших.
– Чего? – подозрительно качнул я в руках рюмку с маслянистой хренью.