Вавилон и Башня

Сегодня убирать Контра он не собирался, иначе зачем ехать на встречу. Надо было понять, можно ли образумить прораба. И если нет, пора снова «заводить пружину следа добычи». Если уж от Контра избавляться, то делать это нужно особым путем, чтобы его подельники, без лишних терок, перешли к Вениамину. Почти все они были кавказцами, и Вениамин пока не знал, как это правильно сделать, но ни секунды не сомневался, что «след добычи» в нужный момент подскажет.

Когда они подъехали, Контр сидел на крышке багажника «сто сорокового». Вениамин сразу заметил, что он без каких-либо признаков «мухи», а это было очень необычно. Каждый вечер Контр курил анашу или принимал наркотики посерьезнее.

«Плохой знак, – понял Вениамин. – Контр приготовился к чему-то. Только вот не совсем понятно к чему. К чему-то хорошему или чему-то плохому?»

Вениамин вышел из машины, но подходить сразу не стал. Прикинул, что если подойдет, то Контр, сидя на крышке багажника, будет выше. Вениамин и так невысокого роста, а тут бы получился совсем маленьким. «Этого точно делать нельзя», – решил он, зная, что с такими, как Контр, важна каждая мелочь. То, как ты идешь, как здороваешься, кто скажет первым, кто первым посмотрит в глаза.

Вениамин не понимал, как такие встречи вообще можно называть «терки». Для него это, скорее, «танец», в котором каждое движение важно и для каждого свое время. Но Контр приготовил ему нечто неожиданное. «Оно» «ударило» так, что ноги чуть не подкосились.

– Здоров, Веник, – криво улыбаясь, сказал прораб.

Последний раз Вениамина так назвала бабка в деревне, прежде чем он навсегда сбежал из покосившегося дома, оставив ее, наполовину парализованную, умирать в собственных испражнениях. «Пусть узнает, что это такое». Без всякой жалости Вениамин собрал все, что было в доме ценного, и, даже не закрыв дверь, ушел навсегда. Только и слышал завывания перекосившейся полумертвой бабки: «Дв-ее-рь… две-е-ер… две-е-е-р…» Как будто единственное, что сейчас ее волновало, была открытая дверь, а не то, что он оставляет ее здесь умирать без еды и воды.

В Москве свою историю Вениамин тщательно скрывал. И часть первых денег, которые «получил» здесь, в этом же парке «Сокольники», он потратил на новый паспорт, с новой фамилией и пропиской. Паспорт был дорогой (представить только, тысяча долларов!), зато настоящий.

Вениамин, конечно, сменил и отчество. Во-первых, Вениамин Васильевич никуда не годилось. А во-вторых, хотел как можно лучше стереть свою связь с Васькой-чиканутым, отцом, сгинувшим где-то в лагерях или на поселениях, утянувшим туда же и его мать.

– Чего, в землю врос, Веник?

Вениамин действительно не мог сдвинуться с места. Коля тоже стоял, ничего не понимал, хлопал глазами. Он впервые видел своего босса выбитым из колеи. И из-за чего? Из-за какого-то фраерского «Веник» вместо Вениамин. «Контр же не гнидой его назвал…» – удивлялся про себя Коля, думая, что волыну доставать рано.

Картинка покинутого Вениамином дома сменилась картинкой писем от матери, из какого-то Уфимлага, а точнее, из туберкулезного диспансера, написанных мелким нетвердым почерком, с просьбами приехать, чтобы проститься. Вениамин, конечно, не поехал. У него уже тогда был новый паспорт и новая жизнь. А старую он стремился как можно быстрее забыть. И никогда в нее не возвращаться. Но, как сыну, ему, конечно, было жалко мать. За что она себя так мучала? С того самого момента, как умная и красивая женщина из Москвы вышла замуж за деревенщину, бесполезного алкоголика. С другой стороны, вышла и вышла. Но зачем дальше все это терпеть? Почему после первой выходки папаши было не собраться, не уехать в Москву, где у ее родителей была квартира? А потом дальше и дальше… ехать за тварью-отцом по лагерям и пересылкам, чтобы вот так закончить в туберкулезном диспансере, рядом с каким-то Уфимлагом. Кем был его отец? Декабристом? Нет, обычным деревенским алкашом.

Иногда Вениамину казалось, мать так пожертвовала собой ради него, ради его великой судьбы. Чтобы он, теперь уже большой человек, Вениамин Аркадьевич, был таким. Не обычным парнем, который вырос в деревне, пошел на завод, а тем, кем он стал. И! Тем, кем он еще станет. Обязательно станет, «след добычи» выведет его к самому что ни на есть настоящему успеху.

– Точно, Веник. Врос в землю, как веник стоит.

– Говори, – спокойно сказал Вениамин, став прежним Вениамином Аркадьевичем.

– Что, говори? Это ты меня на стрелку позвал, вот и говори, – Контр достал из кармана блестящую Zippo и начал щелкать крышкой.

«Дешевый ход», – подумал Вениамин и почувствовал, как прежние силы возвращаются. Как будто он выбросил последние обрывки маминых писем, уже совсем коротких, путаных. По ним было видно, что мать временами не в сознании. А потом выбросил и последнее письмо, написанное уже не матерью, а кем-то… непонятно кем. Вениамин тогда особо не вчитывался. Но какие-то предложения остались висеть у него в воспоминаниях: «…недолго мучилась матка-то твоя, свезли на погост и землицей…»