– Да? – Борисыч крутил баранку, направляясь, похоже, в центр.
– Два вопроса. Один конкретный, второй так.
– Охотно, – усмехнулся Борисыч. – Сначала какой?
– Конкретный. Куда мы едем?
– А! Не торопитесь. Расскажу на месте. Сейчас просто трудно будет объяснить. Давайте второй.
– Второй?
– Да, у вас же два вопроса было.
– А, ну да, второй. Не знаю. Ладно, наверное, – перехотел я спрашивать.
– Давайте-давайте. Я уже старый человек. Знаний накопилось много, остается только делиться. Как говорят, если учитель готов, ученик найдется. Или наоборот… не важно. Так что спрашивайте-спрашивайте.
«Ну-ну…» – подумал я, как-то не улыбалось стать учеником Борисыча. Школоты мне в жизни хватило. Но я все-таки спросил:
– Вы, Константин Борисыч, как думаете, что люди, как волки и овцы, бегают друг за другом и жрут? Кто-то убегает, другие догоняют. Я имею в виду хищников… и… е-мое, как это…
– Я понял. Думаю, нет. Знаете почему?
– Не знаю, – сказал я, хотя как-то сразу отпустило. Раз Борисыч так уверенно говорит, что нет, по ходу, так и есть.
– Я думаю, – продолжил Борисыч, – потому что мы все когда-то были детьми. Все! И без исключения. Не подростками, а совсем маленькими детьми. Понимаете?
Борисыч посмотрел на меня и, кажется, понял, что я ни хрена не понял. При чем тут дети, в натуре?
– Все дело в том, – продолжил он, – что когда мы еще дети, то обмениваемся совсем не словами, а… как бы это сказать… пониманиями, что ли… или смыслами. Обмениваемся своими состояниями. Когда чуть-чуть вырастаем, уже хуже понимаем друг друга. Потом все хуже и хуже. А взрослые вообще не могут понимать ни себя, ни других, когда обмениваются только словами. Тогда и начинается то, что вы называете… э-кхе, игра в «волки-овцы». Ведь если понаблюдать за маленьким ребенком, сразу видно, что он все понимает, только сказать ничего не может. Вот! А мы маленьких детей совсем не понимаем, нам нужны слова. Даже родители не понимают собственных детей. Всё хотят обменяться с ними словами. Требуют, мол, «ты это хочешь, так скажи». Или «назови, как это называется». Вы не замечали? Или то, что я про волков вам говорил, помните? Ведь волки тоже не используют слов. Как и любые другие животные.
Поэтому у настоящих волков, а не людей, которых вы волками называете, такая гармоничная жизнь. Они не дискутируют, охотиться сегодня или нет, переселяться сегодня или нет. Ну, вам, наверное, это вспомнится, когда вы были совсем маленьким и пытались общаться с родителями без слов. То есть языка… э-кхе…
– Нет, не замечал. У меня родаков толком не было.
– Да? Простите, Богдан, я не знал.
– Да ладно, какая разница. Не было и не было. Так к чему вы клоните, я чего-то не догоняю?
– Все дело в наших искажениях, которые приходят к нам со словами. Когда мы пытаемся переложить свои чувства в мысли, а мысли в слова. Потом и получается что-то невыраженное по-настоящему. А отсюда уже и агрессия, зависть и все-все остальное. Вот ваш, извините, патрон.
– Ну?
– А что ну? Я ему сказал, мне его стремление неинтересно. Понимаете? Я его как класс не принимаю.
– Как коммерса, что ли? Или как братву?
– Да не в этом смысле. Коммерсант, братва, это все условности. Я имею в виду природу его «живи сейчас, плати потом».
– А при чем тут это, Константин Борисыч?
– Ну как, он же меня попросил на себя работать. Так?
– Ну так. И бабло нормальное давал, небось?
– Да, но я не про деньги. Он хотел, а я отказал. Тогда он начал по-другому, как бы это… э-кхе… спрашивать. Настойчивее, понимаете?
– Ясен пень. Когда нашему хомяку нужно чего, его хрен с мысли собьешь.
– Во! А если б мы с ним не словами обменивались, а состояниями, тогда бы он понял, что не нужно со мной связываться. Просто представьте… два волка встречают друг друга в лесу. Один старый, второй молодой. Оба сильные, кровожадные. Они же поймут, что не надо им друг друга грызть, уж лучше за другим каким зверьем поохотиться. Так?
– Так-то оно так. Но хомяк не думал, что вы тоже волк. Поэтому и прессануть вас решил.
– Во! А зря. Мы все можем в волков превращаться. Не только, как вы говорите, овцами быть.
– Мне такую же байду дружбан один из Афгана гнал. Еще про какую-то башню затирал.
– Башню? Интересно. Ну ничего, дорогой Богдан Иванович. Я думаю, мы с вами все это переживем.
Борисыч натянул какую-то хитрую лыбу, а я опять ни хрена не понял, к чему это он.
Въехали во двор большой. Похоже, институт Борисыча.
Он открыл ворота, и мы попали в подвал, здоровый и темный. Дохлые фары «копейки» еле-еле светили. Я даже прикинул, что, может, Борисыч хочет и меня здесь на что-то подвесить. Но как-то слишком сложно, можно было порешить в гараже и все, ни ответа ни привета. Маслина от «Симонова» башню как орех раскалывает, так что и не узнать потом. Зачем через весь город везти?
Прошли, оставили мотор и спустились на этаж ниже, попали в узкий коридор с лифтом в конце.
– Константин Борисыч, мы куда идем?
– Терпение, мой дорогой.
– Ладно, только без трюков этих всяких…