Вавилон и Башня

Карандаш выпал у него из рук, покатился по столу. Геннадий вспомнил, что этот карандаш ему подарил Валера. Тогда еще такие только начали появляться, толстые, яркие двусторонние карандаши, на одном конце красные, а на другом – темно-синие. Валера уже тогда стал перегонять машины через Польшу и Прибалтику, иногда привозил ему и детям какие-нибудь такие штуки. Геннадий обычно на это фыркал, был недоволен «баловством». Но карандаш взял. Он ему сразу очень понравился. Такой яркий красный цвет! У советских карандашей такого красного никогда не было.

«Может, поэтому они победили? – вдруг подумал Геннадий. – У них были яркие карандаши». И только он начал обдумывать эту странную мысль, как обратил внимание, что карандаш докатился и уткнулся в коробку лезвий. Это был подарок от Зинаиды. Острые лезвия из Чехословакии, которая теперь стала Чехией и Словакией.

«Да и лезвий острых у нас никогда не было», – он вспомнил, как во время бурной стройки семидесятых весь проектный институт гонялся за острыми лезвиями для заточки карандашей. Карандаши изводили десятками за день. Иногда, в конце дня, глянешь в урну, а там целая стопка карандашных огрызков.

Олешников взял из упаковки одно новое лезвие, еще с тоненьким слоем масла, и вышел из кабинета.

Он зашел в столовую, прихватил там пару кусков хлеба, серого и мокрого, отдающего какой-то плесенью. Зато бесплатного. Последнее время он всегда так делал. Не то что раньше, когда мог съесть первое, второе, салат и даже кекс. И раза три в неделю, когда был борщ или пельмени, брал себе стакан сметаны.

Потом пошел в туалет. Некогда опрятный, отдающий чистотой, теперь грязный и страшно истертый. Во-первых, тетя Лида не старалась, почти не мыла здесь. А потом часть крыла института сдавали арендаторам, сюда мог заходить кто попало.

Геннадий выбрал более-менее чистую кабинку, закрыл дверь, сел на крышку унитаза и начал комкать хлеб, скатывая в аккуратные одинаковые шарики.

Справа от него, вместо цепочки с набалдашником, которая была здесь раньше, висел длинный кусок бинта. Когда-то белого, но теперь серого. Хуже того, одна половина бинта с подозрительной желтой полосой. Такое ощущение, кто-то руками, измазанными в кале, потянул, чтобы спустить.

«Вот мерзавцы», – то ли вслух, то ли про себя сказал Геннадий и стал разламывать лезвие на аккуратные восемь кусочков. Лезвие ломалось со звонким хрустом хорошо закаленного металла.

Когда восемь хлебных «колобков» и такое же количество серых квадратиков были готовы, Геннадий положил их в карман и вышел. Он было машинально потянулся, чтобы спустить воду, но в последний момент с ужасом отдернул руку от испачканного бинта.

Олешников дошел до кабинета, повесил на кульман большой чертеж, свою, наверное, самую сложную работу в жизни, проект газового хозяйства современнейшей, по тем временам, ГРЭС в Уфе, всматривался в него, хотя знал каждый миллиметр наизусть, и стал глотать один хлебный «колобок» за другим, считая про себя: «Раз, два, три…»

* * *

– Хлеба, Вениамин Аркадьевич? – спросила раскрасневшаяся официантка Вика, поправляя растрепавшиеся волосы.

– Убить меня хочешь? – усмехнулся Вениамин. – Хлеб – это ж смерть.

Вика кокетливо улыбнулась и пошла за мясом и овощами. «Похоже, начинает зазнаваться, надо менять», – подумал Вениамин.

Перед обедом он любил трахать Вику. И сегодня делал это особенно энергично, «с оттяжкой». «След добычи» требовал «стравить давление».

Пока Вика несла горячее, Вениамин набрал Коле.

– У нас во сколько встреча с Контром?

– В шестнадцать, Вениамин Аркадьевич, – сквозь какие-то помехи ответил Коля.

– Лады.

Контр был прорабом. Говорили, когда-то он работал в разведке, потом попал то ли в тюрьму, то ли его даже хотели расстрелять в одной из бывших союзных республик. Кличка Контр осталась, наверное, как производное от «контрразведка».

С одной стороны, Вениамину с ним было неприятно работать. С другой, кто, как не Контр, мог контролировать стройматериалы, рабочих, технику. Да и кто, как не он, не сбежит, если на стройку приедет «конкурирующая организация», а сам всех положит, закатает в котлован прямо «по месту». Вениамин это знал и даже успел увидеть многие тому подтверждения. Контр так часто кого-то хоронил «в фундамент», что их «организация» иногда просто привозила ему трупы. Контр не возражал. Наоборот, радовался, что на стройке, как он выражался, что-то «дельное происходит».

Как и любой кавказец, Контр со временем испортился, это тоже было видно. Начал воровать материал, без всякой причины забивал до смерти рабочих, тем самым привлекая ненужное внимание. На ворованные деньги устраивал «гульбу» с выстрелами из автомата в центре Москвы и прочими выходками.

Все это было нежелательно для общей цели, и последнее время перешло всякие границы. Поэтому Вениамин назначил ему встречу не на стройке, где у Контра «своя территория», а в парке «Сокольники», где была территория Вениамина.