Вацлав Гавел. Жизнь в истории

Встреча эта, увы, стала для профессора фатальной. На следующий день президент Гусак призывает министра досрочно прервать свою поездку и покинуть страну. Паточку вызывают на очередной затяжной допрос, а еще через день госпитализируют с острой сердечной недостаточностью. 13 марта выдающийся чешский философ Ян Паточка скончался в больнице, а государство сделало все возможное, чтобы не превратить его похороны в политическую манифестацию. Католический священник, который, как считается, был агентом StB, в последний момент поменял время богослужения; над теми, кто все-таки пришел, летал вертолет, а неподалеку от кладбища прогревали моторы полицейские мотоциклы, заглушая даже прощальные речи.

Гавела на прощании, разумеется, не было, он оставался под стражей. Давление на него во время следствия шло по двум основным линиям. Первая сводилась к тому, чтобы убедить изолированного от мира диссидента, будто вся затея потерпела крах и люди массово отзывают свои подписи под «Хартией». Вторая, с учетом того, что непосредственно «за “Хартию”» режим преследовать никого не хотел, заключалась в том, чтобы пришить Гавелу что-то другое. Этим «другим» стала контрабанда «антигосударственных» документов на Запад. Главным таким документом сочли мемуары политика Прокопа Дртины. А адресатом был все тот же Павел Тигрид, сыгравший аналогичную роль в политическом процессе против Яна Бенеша и Карела Замечника.

По этому обвинению Вацлава быстро приперли к стенке – уже в январе другие подозреваемые и сам Дртина успели дать показания, так или иначе подтверждавшие, что к контрабанде причастен и Гавел. 25 января он сознался сам. Однако следствие прекрасно понимало, что роль Гавела в передаче текстов за границу второстепенна, но главное – зимой 1977 года власти не собирались сажать опального драматурга. Им нужен был диссидент сломавшийся, побежденный и сдавший позиции.

«Вы говорили больше, чем следовало…»

Расчет режима оправдался. Нескольких месяцев вполне хватило, чтобы Гавела запутать и если не запугать, то как минимум деморализовать. Он плохо переносил заключение, несколько раз просил у тюремных врачей успокоительное и за пять месяцев заключения похудел на 12 килограммов. Допросы шли каждый день и продолжались по шесть-семь часов минимум. После смерти Паточки Гавел явно чувствовал угрызения совести, ведь именно он уговорил пожилого уже философа стать третьим спикером «Хартии».

В апреле Гавел заговорил о возможных уступках: о готовности дистанцироваться от политики, сосредоточиться на творчестве, сложить с себя полномочия представителя «Хартии». 6 апреля он отправляет письмо генеральному прокурору Чехословакии:

Опыт трех месяцев следствия привел меня к осознанию того, что часто поступок, искренне задуманный как легальный, благодаря необдуманной форме или другим обстоятельствам (например, тенденциозной интепретации зарубежной печати) легко может стать поступком, который возможно трактовать как подсудный. На основе этого понимания, но и по другим причинам я решил, что в случае своего освобождения прекратил бы публичные политические выступления, особенно в иностранных средствах массовой информации, и сосредоточился бы, как в 1969-1975 годах, исключительно на художественном творчестве, которое я считаю своей главной жизненной миссией. Свои основные воззрения человек, однако, со дня на день не меняет, и я не хочу притворяться, будто бы изменил некоторые свои критические взгляды на определенные явления нашей общественной жизни. Но я осознал, что существуют более конструктивные способы для их выражения, чем некоторые из тех, что я избрал в прошлом.196