«Свою просьбу я написал способом, который мне тогда казался очень хитрым. Я не сказал там ничего, чего бы не думал или что не было бы правдой. Я лишь упустил, что правда – это не только то, что говорят, но и то, кто, кому, почему и при каких обстоятельствах <…> Эту просьбу я на следующий день отправил, и поскольку на нее никто не реагировал, а заключение мое продолжалось, то я думал, что она кончила там, где кончают все такие просьбы, и более-менее о ней забыл», – вспоминал об этом Гавел пятью годами позже197.
И действительно, Гавел вышел на свободу только 20 мая, зато уже на следующий день после его освобождения письмо прокурору публикует «Руде право». О том, что «Хартия» не развалилась за время его заключения, Гавел узнал уже у тюремных ворот, где его встречал Павел Ландовский. 21 мая Гавел печатает в самиздате свои объяснения случившегося. 26 мая хартисты выпускают официальное заявление, в котором называют действия властей «тенденциозной попыткой запачкать репутацию честного человека»198. 1 июня Гавел подает иск против журналиста Томаша Ржезача. Ржезач после разгрома Пражской весны уехал в Швейцарию, где спустя несколько лет был завербован чехословацкой разведкой. В 1975 году он вернулся на родину. В 1978-м свет увидит заказанная ему советским КГБ книга «Спираль измены Солженицына». Ну а пока процитируем его радиосюжет «Кто такой Вацлав Гавел?»:
Между прочим, Гавел никогда не отличался никаким «человеколюбием», и его настоящий взгляд на демократию и свободу достаточно известен. Страну, в которой мы живем и которая была его родиной, он уже давно отринул. Своими проимпериалистическими взглядами, пусть и хитро спрятанными под разными подобиями «общечеловеческих проблем», он ни на кого повлиять не может. Наши люди: рабочие, крестьяне-кооператоры и работающая интеллигенция – уже по-настоящему изучили и уже хорошо знают, кто такой Вацлав Гавел и ему подобные. О том, что такое правда и что такое ложь, их никто «снаружи» поучать не должен. Они, в конце концов, достаточно ясно показали, что думают о Гавеле и других ренегатах, когда однозначно осудили их памфлет, «Хартию-77».199
«И тогда, и потом все наблюдатели сходились в том, что Гавел не сделал ничего, что могло бы повредить другим людям или самой “Хартии”. Он не отказался от своих взглядов, не отозвал свою подпись и не предложил государственной безопасности информацию, которой бы у нее так или иначе уже не было», – пишет Жантовский200. Но для Гавела первые месяцы свободы оказались временем колоссального психологического кризиса. Пойдя на сделку с полицией, он оказался в шкуре Макхита из собственной версии «Нищенской оперы». Рефлексия Гавела по поводу всего случившегося отразилась в пьесе, завершившей трилогию ваньковок, – «Протест».
Уже знакомый нам Фердинанд Ванек приходит в гости к своему старому товарищу, писателю Станеку. Прототипом Станека, как считается, послужил писатель и сценарист Зденек Малер (среди прочего – консультант фильма Милоша Формана «Амадей» и сценарист одной из самых известных лент новейшего чешского кино, исторического фильма «Лидице»). Станек приглашает Ванека в гости, заводит с ним дружеский разговор и сам начинает исподволь клеймить режим. Оказывается, что разговоры эти вовсе не случайны: у Станека есть к Ванеку дело. Незадолго до этого арестовали молодого певца Явурека, с которым встречается – и даже ждет от него ребенка – дочь Станека. Он надеется, что диссидент Ванек может запустить кампанию в поддержку Явурека, но сам же пугается, когда гость немедленно достает из портфеля уже составленную петицию. Станек пускается в пространные рассуждения о том, почему ему самому лучше эту петицию не подписывать, и в конце концов срывается.