Вацлав Гавел. Жизнь в истории

Все, что я об этом знал, попадало через вторые, третьи или пятые руки, и информация была достаточно искаженной, скорее в том смысле, что это какие-то безумцы, или фрики, или провокаторы, или тому подобное. Но однажды так случилось, и это был переломный момент, я был один в Градечке, что-то писал, уже наступила ночь, как вдруг сквозь снег и пургу ко мне в гости неожиданно пришел мой друг Франтишек Шмейкал, историк искусства <…> Мы проговорили всю ночь, пили коньяк, который он принес, и он среди прочего рассказал, что тесно общается с Иваном Йироусом, что андеграунд – это феномен, к которому стоит отнестись серьезно. И предложил устроить мне встречу с Иваном Йироусом. Через четырнадцать дней после этого я был в Праге, он это действительно устроил, я посетил Магора <…> Я провел у него два часа, и он дал мне огромное количество информации, рассказал мне о чешском музыкальном возрождении и поставил мне пластинки «Пластика» и WDG 307, квакающие, не очень качественные. Он рассказывал и рассказывал. И во время этого разговора я, несмотря на его болтливость, понял, что все это действительно важно.191

Тюремные сроки, которые получили участники процесса, могут показаться не очень большими. Самый строгий, полтора года, достался Магору; Зайичеку дали один год, а Карасеку и Брабенецу по восемь месяцев. Но протестный импульс не угас, и к концу 1976 года политические действия чешских интеллектуалов стали кристаллизовываться в нечто большее, чем просто очередная петиция.

11 декабря в квартире у Ярослава Коржана – выдающегося переводчика, из-под пера которого выходили на чешском Сароян, Пинтер, Роальд Даль, Буковски, Воннегут и Кен Кизи, и старого товарища Магора, вместе с которым он устроил тот самый скандал в пивной и тоже отсидел год в тюрьме, – состоялась знаменательная встреча. Вацлав Гавел, Зденек Млынарж, Павел Когоут, а также католический публицист, некогда член редакции «Тваржа» Иржи Немец обсудили создание фундаментального манифеста в защиту демократических свобод. Млынарж, как старый коммунистический аппаратчик, предлагал создать что-то вроде комитета, Гавел настаивал на более свободной форме участия в этой инициативе. Интересно, что, как пишет Даниэль Кайзер, полиция об этой встрече знала из прослушки Когоута, но по счастливой случайности сняла наблюдение за час до прихода участников к Коржану.

На следующих встречах к ядру организаторов добавились Ян Паточка, философы-католики Вацлав Бенда и Ладислав Гейданек, неомарксист Петр Уль, Людвик Вацулик, бывший министр иностранных дел Иржи Гайек, бывший партиец и лидер группы «Коммунисты в оппозиции» Ярослав Шабата. С годами возникли споры о том, кто был настоящим автором итогового текста, провозглашавшего «Хартию-77». Сохранились не все первоначальные варианты этого текста; у дошедших до нас черновиков есть определенные отличия, и исследователи полагают, что на разных этапах заметно влияние разных авторов. Павел Когоут утверждал, что основными создателями текста были Гавел и он. Гавел с этим утверждением никогда не соглашался, стараясь, видимо, не принижать роль остальных основоположников «Хартии», зато охотно подтверждал, что Когоут придумал для новой затеи ее название.

Авторы «Хартии» договорились, что от ее имени должны выступать три человека. Первыми спикерами были выбраны Ян Паточка, Гавел и Иржи Гайек. 20 декабря назначили группу из шести человек, которые должны были собирать подписи; в эту группу вошел и Гавел, а кроме него, например, журналист и будущий министр иностранных дел Чехословакии Иржи Динстбир. 29 декабря состоялась последняя встреча в дейвицкой квартире Гавелов, на которой были подсчитаны собранные подписи – всего двести сорок одна, из них больше сотни собрал среди вычищенных из партии коммунистов Зденек Млынарж.