Советское вторжение. Гавел в эфире
«Друзья ведут себя как оккупанты»
Шуточный стишок, передававшийся из уст в уста в 68-м году, похоже, не очень-то веселил настоящих обитателей Кремля. Заведующий сектором Чехословакии и Польши в ЦК КПСС Сергей Колесников еще в январе пытался доказать начальству: в Праге «произошел контрреволюционный переворот, представляющий угрозу и для нас»131.
Вообще действия руководства КПЧ вызывали в Москве оторопь. Единственный перевод «Программы действий» был отправлен в спецхран. «Нам вменялось хотя бы раз в неделю покупать свежий номер “Руде право” – аналога нашей “Правды”, и мы разбирали заметки и статьи с их ужасающей казенной лексикой, зубрили длиннющие клише, равно невыносимые и в русском языке <…> С января 1968 года стало происходить что-то необычное. Так, не раз в газете “Руде право”, только что купленной для занятий в МГУ, обнаруживалась… дырка, аккуратно выстриженная ножницами!» – рассказывает музыкальный критик Наталья Зимянина, которая в то время училась на филфаке МГУ132.
Враждебно к Пражской весне относились и соседи Чехословакии по соцлагерю: ГДР и Польша. Весной в Восточной Германии начали изымать чехословацкую периодику на немецком, из Польши выслали чехословацких студентов и журналистов. Польское руководство в 1968 году было обеспокоено собственными студенческими волнениями и считало, что события в Чехословакии подзуживают местных бунтарей. Молодежь с лозунгами вроде «Polska czeka na Dubčeka» беспокойство только подогревала. «Советские делают это в перчатках. Если бы это зависело от нас, я бы их давно переломал», – отрезал Гомулка 5 июля на заседании ЦК Польской объединенной рабочей партии133.
Венгерский лидер Янош Кадар относился к происходящему с куда большей симпатией и даже пытался выступить посредником между Прагой и Москвой. Посреднические услуги предлагал и глава стоящей особняком Югославии. Иосип Броз Тито, выступая перед однопартийцами в августе 1968 года, передал свой разговор с Брежневым, в котором сказал сказал: «Слушайте, у чехов – крепкая коммунистическая партия, у них – армия, которая входит в Варшавский пакт и которая вооружена самым современным оружием, она может защитить свои границы. Что касается внутренних элементов, то у чешского рабочего класса тоже крепкие традиции, я это хорошо знаю. Он с этой проблемой справится»134.
«Почему Дубчек, хорошо знавший советские правила политической игры и старавшийся идти Москве на уступки, все-таки с первых дней своего руководства наталкивался на трудности, недоверие и противодействие со стороны Кремля? Думаю, не из-за политической наивности <…> Мне кажется, что в отношениях с Брежневым Дубчек применял ту же тактику, что и в самой Чехословакии: он пытался создать условия, в которых Кремль будет вынужден принять его планы и именно в нем будет видеть гаранта советских интересов», – делился своими соображениями Зденек Млынарж135.
В середине июля по каналам КГБ из Праги пришло секретное письмо на имя Брежнева от кандидата в члены Президиума ЦК КПЧ Антонина Капека. В нем сообщалось: «Группа из руководящего состава партии <…> овладела всеми средствами массовой информации и ведет антисоветскую и антисоциалистическую работу <…> Я обращаюсь к Вам, товарищ Брежнев, с призывом и просьбой оказать братскую помощь нашей партии и всему нашему народу в деле отпора тем силам, которые создают серьезную опасность самим судьбам социализма в Чехословацкой Социалистической Республике»136.
Серия переговоров между московским и пражским руководством результатов не дала. Дубчек обещал Брежневу разобраться, но в СССР уже были уверены: его команда не контролирует ситуацию. 3 августа во время переговоров в Братиславе Василь Биляк в общественном туалете передал первому секретарю украинской компартии Петру Шелесту «пригласительное письмо» с просьбой «оказать помощь всеми средствами»137. 18 августа под натиском товарищей сдался Янош Кадар – Венгрия согласилась принять участие в военном вторжении.