Вацлав Гавел. Жизнь в истории

Летом 1993 года парламент Чешской республики принял закон «О противоправности коммунистического режима и сопротивлении ему». По большей части этот закон носил декларативный характер; в частности, режим, существовавший в Чехословакии с февраля 1948 года по ноябрь 1989 года, был «преступным, нелегитимным и достойным осуждения»373. Практический смысл имели лишь несколько второстепенных параграфов, которые не стоит пересказывать отдельно. Запрета коммунистической идеологии, символики или самой партии не случилось.

«Я ненавижу термин “бархатная революция”. Прежде всего, я утверждаю, что вообще никакой революции не было. В Чешской республике сохранилось законодательство времен коммунизма, ясное продолжение власти, которая является преемницей тогдашней власти. Наша госбезопасность в общем – это эквивалент вашего КГБ. У них большие пенсии, потому что их нынешние пенсии отмерены по их тогдашним зарплатам. А, например, диссидентка Дана Немцова, которая вырастила семерых детей, у нее пенсия такая, что если я назову эту цифру, вы будете смеяться. Ключевые позиции в государстве у бывших коммунистов», – говорил в 2009 году Иван Йироус374.

«Со всей определенностью следует заявить, что это невозможно никогда – “свести счеты” каким-то одноразовым актом, блестяще сформулированным заявлением, открытием памятника или самым сильным высказыванием в адрес того или другого. Ни тогда, ни теперь я не видел ни одной серии телевизионного сериала о майоре Земане. Ничего хорошего я об этом телевизионном произведении не думаю, однако я твердо убежден, что наложение запрета на его показ не поможет “разделаться” с коммунизмом. Некоторые у нас ведут себя так, словно это могло бы случиться. Но это не выход», – пишет Вацлав Клаус375.

«Определенную горечь и напряжение в обществе вызывает отсутствие достаточного числа наказанных виновных. Но кто в обществе, которое массово приспособилось к условиям, в которых жило, в обществе, где в действительности не было никакого сопротивления, где “Хартия” никогда не имела больше двух тысяч подписантов в пятнадцатимиллионном народе, и то часть из них была в эмиграции, имеет моральное право разделить народ на виновных, которых необходимо наказать, и виновных, которых наказывать не нужно? Это дилемма, которая в демократических условиях почти нерешаема, потому как нельзя уйти от реальности: к режиму приспосабливались практически все, а те, кто не приспособился, были казнены. И что делать в такой ситуации? И у кого есть право судить тех, кто в той или иной форме причастен к преступлениям прошлого?» – рассуждает в схожей манере Павел Рыхетский376.

Редкое единодушие с ними демонстрирует и Вацлав Гавел. Вот что он писал об этом в книге «Пожалуйста, коротко»:

А кто это вообще такой, коммунист? Тот, кто когда-то был в коммунистической партии? Там были много кто, только за последние десятилетия через нее прошло семь миллионов человек. Убежденных и восторженных коммунистов или настоящих слуг режима, очевидно, столько не было, но в то время было невозможно отделить одних от других мановением палочки… Подумайте, что бы означало, если бы мы, например, захотели снять с должностей и постов всех членов коммунистической партии! Мы могли прямо распустить всю Академию наук и лишить профессорского состава большинство университетов, не имели бы ни одного высшего офицера, ни одного следователя, ни одного директора предприятия, ни одного дипломата, да что там, ни одного диспетчера на аэродроме.377

Символ сталинской экспансии

Незадолго до первого визита Гавела в США в Прагу приехал госсекретарь Бейкер. Он хотел подготовить Гавела к поездке и настаивал на двух важных пунктах: не призывать к немедленному выводу советских войск и не говорить о роспуске НАТО. Об этом же говорилось в дипломатичном, но твердом меморандуме американского посла. Но еще в марте 1990 года в интервью немецкой газете «Die Welt» Гавел довольно твердо заявлял о вероятном роспуске обоих военных блоков: