Если в минувшие дни наши граждане хотели использовать годовщину смерти Яна Палаха, который пожертвовал своей жизнью в убеждении, что наши граждане осознают цену человеческой свободы, то спокойная дань памяти этому молодому любителю и защитнику свободы лишь выражает подлинное мышление нашего народа и его стремление к полной свободе. Если же органы безопасности использовали против этих выступлений свободолюбивых граждан грубую силу, то они поступали не только против существующего правопорядка, но и против человечности вообще.273
«Неделя Палаха и арест Гавела как одно из ее главных событий обозначили своего рода предел. Протесты, которые до той поры были лишь спорадическими, стали постоянным выражением общественных настроений. Пограничная линия между диссидентским гетто и гораздо более широким кругом обеспокоенных граждан размылась», – пишет Михаэль Жантовский274.
Гавел после январских событий был осужден на девять месяцев тюрьмы, и это вызвало к жизни петицию за его освобождение, которая широко шагнула за границы привычного круга старой оппозиции: ее подписали больше трех тысяч человек, и в этом списке уже мелькали имена вполне лояльных властям деятелей культуры. В середине 2000-х годов Гавел с определенной гордостью вспоминал:
Этого режим явно не ожидал и был очень впечатлен, потому как не знал, что делать: не проблема арестовать отдельных диссидентов, но арестовать всех известных актеров? На это они уже не могли отважиться. Кроме всего прочего: я бы не получил тогда столь мощной поддержки, если бы был неким презирающим всех диссидентом-фундаменталистом275.
Трещины на фасаде режима проступали все отчетливее. Из Рузине Гавела возили на допросы, где полицейский офицер Виктор Шперк два раза устроил ему встречи с Ольгой. Шперк, напоминает Даниэль Кайзер, совсем не был гуманистом – тремя годами ранее именно он безжалостно вел дело джазовой секции. Похоже, теперь у него появились свои причины для проявления мягкости по отношению к самому известному в стране политзаключенному. На Панкраце, куда Гавела отвезли после приговора, его поместили в камеру для иностранцев.
17 мая Гавел предстал перед судом, на котором начальник рузинской тюрьмы, расхваливая «хорошее поведение» арестанта, рекомендовал освободить его условно. Суд прислушался к рекомендации, и вскоре Вацлав был на свободе.
Кто сеет ветер?
Весна и лето 1989 года приносили отголоски новых перемен из соседних стран. В апреле Милош Якеш встретился с Горбачевым в Москве. «Важно, чтобы все хорошее, что приносит перестройка, вовремя применяли, а всему негативному вовремя сопротивлялись. Главной силой перестройки должна быть партия», – бодро заявил он на итоговой пресс-конференции276.
В конце мая в Москве открывается I Съезд народных депутатов СССР. В июле сформирована Межрегиональная депутатская группа. По всему Советскому Союзу постепенно накаляются этнические конфликты. Союзные республики устанавливают свои языки в качестве государственных и принимают пока еще формальные декларации о суверенитете. Начинаются шахтерские забастовки.
12 июня Горбачев и Гельмут Коль подписали в Бонне документ, декларировавший право восточноевропейских государств самим решать, какая политическая система будет определяющей в их странах. В июне же в Польше прошли полусвободные парламентские выборы. Хотя большинство мандатов сейма было изначально закреплено за коммунистами и подконтрольными им марионеточными партиями, моральная победа «Солидарности» была оглушительной – ей достались все остальные места. В сенате, на который квоты не распространялись, «Солидарность» получила 99 мандатов из 100.
В Чехословакии 17 июня был опубликован текст петиции «Несколько фраз». Ее авторами стали Гавел, Иржи Кржижан, Станислав Девятый и Александр Вондра.