Сам Палах просил перед смертью своих близких, чтобы они попытались понять его поступок как призыв к достойной жизни, а не к повторению. Судя по твоему письму, ты умный, храбрый молодой человек. Но именно такие люди нам нужны здесь, среди нас, чтобы они своей каждодневной работой боролись за лучшую жизнь для всех нас. <…>
Приходи вместе с нами 15 января поклониться памяти Палаха, но не приноси с собой горючее. Таких, как ты, мало, и вы нужны нам здесь, среди нас. <…>
Я бы использовал эту возможность и для обращения к государственной власти. Вы, кто решает судьбы этой страны, осознайте наконец перед лицом этого анонимного письма, что ситуация серьезна. <…>
Начните наконец достойный диалог с обществом. Ситуация серьезнее, чем вы думаете; не откладывайте этот диалог на время, когда будет хуже и будет поздно. Поймите, что это общество может долго давать себя унижать, но и его терпение не бесконечно.271
Спустя несколько дней Гавел сделал по этому же поводу еще одно, уточняющее заявление. По его словам, он с самого начала не располагал никакими однозначными доказательствами того, что полученное им письмо написано от чистого сердца, но расценил его как аутентичное. Однако затем появились дополнительные свидетельства, позволяющие считать письмо провокацией.
В воскресенье 15 января, несмотря на уже привычные автозаки, водометы, кордоны спецназа и своры полицейских собак, несколько тысяч человек собрались на Вацлавской площади и в ее окрестностях. Люди скандировали «Свобода, свобода» и даже «Да здравствует Гавел!», хотя самого его там не было – он через полицейские заграждения на Вацлавак не пробрался. «Сегодня на Вацлавской площади в Праге несколько групп антигосударственных элементов попробовали совершить провокацию, давно готовившуюся западными диверсионными центрами и некоторыми западными радиостанциями, особенно “Свободной Европой” и “Голосом Америки”, вместе с представителями так называемой “Хартии-77”. Несмотря на запрет государственных органов, они попытались использовать годовщину бессмысленного самоубийства студента Яна Палаха, чтобы спровоцировать антисоциалистические чувства и нарушения порядка в столице», – писала газета «Руде право»272.
На следующий день группа диссидентов вышла на площадь, чтобы оставить на месте самосожжения цветы и свечи. Представители «Хартии» Дана Немцова и Саша Вондра, а также еще дюжина человек были задержаны сразу, как только появились на месте; чтобы разогнать людей, полиция под крики «гестапо, гестапо» пустила в ход дубинки и слезоточивый газ. Гавела агенты StB задержали даже несмотря на то, что он держался в нескольких сотнях метров от места гибели Палаха.
Демонстрации, с каждым днем все более многолюдные, продолжались всю неделю: приходили не только уже привычные госбезопасности диссиденты, но и люди, ранее в политической активности не замеченные, среди них много студентов. Их жестоко разгоняли, сделав перерыв в среду и снова пустив в ход дубинки и водометы в четверг; в пятницу протестная волна все же пошла на убыль. 20 и 21 января кардинал Франтишек Томашек направил правительству два письма с осуждением действий официальной власти: