Васино преступление

— Ага… Ну, а он как же? Согласен дома оставаться? — спросила учительница.

— Да не… Он шибко учиться хочет, — заговорили уже все вместе, — а мамка не пускает.

— Так… Ну, тихо… — И начала выспрашивать учеников. Грамотных оказалось мало.

А недалеко от школы, прячась за стенки маленькой старой баньки, стоял Вася и жадными глазами глядел на стекла школы. На стеклах играло и дробилось красными отсветами солнце, и Васе не видно было, что делается внутри дома, но всем существом своим хотел он быть там.

Проходили минуты за минутами, а Вася все не отрывал глаз от блестящих стекол. Отсюда видна ему вся школа. Вон открылась дверь, и ребята шумною толпой высыпали на деревенскую улицу. Шумели, толкались. Васе видно, как горячо они делились впечатлениями. Васе хотелось подойти и расспросить, как и что в школе, но он боялся насмешек и оставался в своей засаде.

Скоро ребята опять ушли в школу, и снаружи снова стало тихо, и только солнце попрежнему весело играло на новеньких стеклах школьного здания.

Вася сел на землю и из-за пазухи вытащил одну из любимых своих книжонок в красной обложке. Раскрыл ее и стал читать, водя пальцем по строчкам. Иногда он поднимал голову и смотрел на окна школы.

Потом он сложил книжку. Он уже много раз читал ее. В ней было написано про царя, про слуг, которые окружают его всяческим вниманием и которых царь убивает по своему капризу.

Вася знал, что царя уже давно нет, что книжка эта написана про старое, что теперь есть новые книжки.

Он сидел долго. Уже снова открылась дверь школы, и ребята гурьбою высыпали на улицу. Очевидно, кончилось ученье. Они расходились по домам. Были веселы и возбуждены.

Вася притаился, притих. Подождал, пока затихли ребячьи голоса, и пошел домой.

Внутри его мучило беспокойство. Он ушел из дому тайком от матери, и вся работа осталась не сделанной. Мать приказала ему в этот день почистить коровник. Он только наскоро убрал корову и ушел. Что-то теперь будет? Как встретит его мать? До сих пор он всегда исполнял свою работу хорошо.

Вася не торопился домой. Он боялся матери. Она будет бранить его, а может, прибьет опять. До сих пор не била, но вот побила же скалкой. Однако итти надо было.

Мать встретила Васю сурово, неласково. Бережливость и хозяйственность глушили в ней доброе, материнское чувство.

— Работу бросил! Где шатался?

Вася подошел к ней и решительно сказал:

— Мамка, пусти в школу. Со всем управлюсь, коли пустишь. А ежели не пустишь…

Он в отчаянии взмахнул рукой.

Тогда Авдотья, диким голосом, по бабьи, теряя свою обычную сдержанность, закричала:

— Бить, окаянный! Мать бить! Да я тебя, стервеца, забью… На мать руку поднял…

— Так я… Сам не знаю… В школу пусти… Сам пропаду так, — всхлипывая, бормотал Вася.

— Запомни, стервец, — свистящим шопотом говорила Авдотья, — будешь по хозяйству… И никаких штоб разговоров этих… Другие пущай учатся.

Вася притих и забился на печку. Он боялся матери.

Долго лежал, ни о чем не думая. Потом в нем заговорила едкая обида. — «Злющая, злющая, мелькали в его голове колкие слова — все ребята в школу ходят, девчонки тоже, а меня не пускает. Злющая».

Вася бессильно сжимал кулаки.

До сих пор он подчинялся матери. Он привык слушаться ее, делать все ее умом.

Теперь в первый раз в его возбужденной голове родилась мысль о протесте. Он сделает не так, как хочет мать. Он убежит из дому, совсем, совсем убежит, как убежал Гаврюшка Грихин. Его колотил отец, и он убежал, и вот уже год его нет, и мать его плачет, да и отец, говорят, жалеет. И он убежит так же. Пускай плачет потом и с хозяйством не справляется. Вася уже чувствует свою силу. Он в хозяйстве работник.

Пустит в школу, справлюсь, не пустит, убегу. Или в сельсовет жалиться пойду.

Он уже на все готов. Он вспоминает, как кто-то говорил, что в школе дадут новые книжки и тетрадки. «Всем дадут, а ему нет. Он один не будет учиться. Мальчишки нос перед ним драть будут. Засмеют, хоть на улицу не показывайся».

Протест растет в васиной взбудораженной голове.

— Что ж, что мать… Пойдет и пожалуется… Не убежит, — это страшно, да и куда бежать?! А вот пожалуется. Придут из совета и скажут — Приказано учить, — и тогда отпустит".

Успокоился немного. Решение принято. Он пойдет в совет.

Уже не пылала так голова.

И тогда откуда-то, изнутри, выплыла жалость к матери и страх пред сельсоветом.

Ее накажут… Как? Что с ней сделают? Лучше не надо в совет. Вася начинает колебаться.

"Но куда же? Что сделать? Кто уговорит ее?" — Начинают мелькать образы ребят — Ванька, Антошка… Они смеются над ним. И вдруг сразу, опять изнутри, решение, — он пойдет к учительнице, она поможет.

Эта мысль окончательно успокаивает Васю. Он засыпает, лежа на печке, головой на старом зипунке, подложив под щеку ладонь.

III

А школа и в самом деле влила новую струю в деревенскую жизнь. Прежде ребята с наступлением осени и прекращением полевых работ сидели целые дни дома, в душных избах, слонялись без дела, совались под ноги, мешали большим.