Васино преступление

— Надумали тоже, — помогала соседка, — все-обучи каки-то. И не знали таких вовсе. — А сказывают, насильно заставлять будут; хочешь не хочешь, отдавай ребят.

— Так я им насильно Ваську и отдам… Заместо мужика он мне в хозяйстве. Пущай мужика мне вернут.

— То-то и оно. Ну, поживем — увидим.

С Васей Авдотья о школе ни слова, ни полслова. Помалкивал и Вася.

Уже вокруг гудели ребята и большие — школа да школа, обсуждали, как да что, а в авдотьиной избе — молчок. Будто и не отстроилась в деревне школа, и не десять будто лет было Васютке. И не он будто с трудностями всякими, без помощи почти, читать научился и угольком, заместо карандашика, буквы выводил. У Авдотьи на уме все свое было.

А Вася таил, таил про себя мечту свою, да и решился — скажет матери. Уже через несколько дней и собираться назначено, а он еще с матерью ни словечком о том не перекинулся.

Вошел в избу робко, внутри сжимался весь. Мать привык слушаться.

— Корове подбросил? — суетясь у печки, спросила Авдотья.

— Дал… — коротко отвечал Вася.

Он сел за стол и большими, лучистыми своими глазами глядел на огонь лампы.

— Через три дня собраться назначили…

И в воображении мелькал выбеленный в светлую краску новый дом.

Промелькнул образ Ваньки, лавочникова сына.

В огне лампы прыгает смеющееся лицо Ваньки, а в Васиных глазах мелькает затаенный страх — «а вдруг не пустит»…

Авдотья кончила хлопоты и, вытирая передником руки, присела у стола, и сразу Вася, не приготовившись, не подумавши, как скажет, глядя мимо матери на желтый огонь лампы, проговорил неуверенно:

— В школу через три дня собраться сказывали…

И, как сквозь звон и шум, слышит слова: Чего там по школам!? Выдумки все. Время даром переводить. В хозяйстве расти. Работником будешь хорошим. Батьки нету, кто хозяйство смотреть будет? — и уже, решительно, страшные снова: — Плюнь на все и разговору об этом не подымай.

Вася вскочил, недобро посмотрел на мать и сказал дрожащим голосом:

— Беспременно, сказывали. Все ребятишки притти должны.

— Болтают все. Кто заставит? Заместо мужика ты в хозяйстве, не смеют трогать.

— Мамка, так самому охота в школу ходить.

— От работы отобьешься. Кто помогать будет? Батька не встанет! — резко возразила Авдотья.

— Не отобьюсь, вот крест, не отобьюсь, — отчаянным голосом проговорил Вася.

Но Авдотья на слово крепка.

— В сельсовет жалиться пойду, — крикнул Вася, а самому кажется, что сорвался и летит головой вниз в яму глубокую.

И покрывая его детский звенящий голос, резким и визгливым криком Авдотья кричала:

— В сельсовет?! На мать?! Каин ты, кто придумал тебе грех такой? На мать? Жалиться? Каин! — Она схватила скалку от теста и в первый раз за всю васину жизнь подняла на него руку.

Тяжелый удар пришелся по плечу.

— Господи, — сама испугавшись и бросив в угол скалку, пробормотала испуганная Авдотья. — До чего довел…

А Вася выскочил на двор, прижался всем телом к наружной стенке избы и всхлипнул жалобно и надрывно.

Собака беспокойно залаяла в будке, и далеко, на дальних дворах, отозвались другие.

Вася всхлипнул еще и еще. Потом замолк. Стоял так долго, дрожа мелким ознобом от холода осенней ночи. Потом вошел в избу. Мать ворочалась и вздыхала.

Вася тихонько полез на печку.

II

В погожий осенний денек собирались ребята в школу. Волновались, суетились. Рубашки повытащили из сундуков новые, а у кого не было — старенькую мать подправила.

Почти все ребята деревенские в школу пошли.

Неохотно отпускали многие ребят. Где мужики были, там легче. Мужики понятливее, ученью цену знают. Ну, а бабы, те упрямы больно. Девчонок особливо отпускать не хотели.

Но ничего. Собрались. Деревня большая была.

Словно праздник какой на деревне, — ребятишки бегут умытые, в рубахах чистых.

А солнышко-то, солнышко… Редко денек такой на севере выпадает.

Новенькие, чистые стекла в окнах школы так и сияют, и сверкают на солнце.

А внутри чистота… Все новое… На стенах портреты — Ленин, Калинин… На окнах в деревянных ящичках цветочки посажены. Карта на стене.

Ребята глазами любопытными оглядывают чистую большую комнату и друг друга. Вон Ванька, лавочников сын, в своих черных новых сапогах. Он один сложил возле себя кучкой две новенькие книжки и тетрадочки. Книжки прикрыл Ванька руками. Ведь мальчишки озорные и рады сделать плохое. Могут растрепать и разорвать книжки. И на лице Ваньки вместе с гордостью лежит страх.

Вон Антошка Кривой, озорник и драчун, успел уже вымазать чем-то новую скамейку.

Вон бледный, с прозрачным от вечного недоедания лицом, Гришутка, сын солдатки. Он молча, неподвижно смотрит на возню ребят. У двери девчонки столпились гурьбою. Мальчишки их за ленточки, за косы дергают. Девочки пищат.

Наконец учительница вошла.

Деревенские бабы, которые помнили еще прежнюю молодую учительницу, говорили, что новая как две капли воды на нее похожа. Такая же ласковая, тихая и лицом приятная.

Ребята любопытными глазами уставились на нее…

— Ну что ж, все собрались? — улыбаясь и оглядывая класс, спросила она.

— Все, — раздался чей-то одинокий голос. Нет, не все… Васьки, Авдотьи-вдовы сына нету. Мамка евоная не пустила, — крикнул громко мальчик.