Василий Голицын. Игра судьбы

Две силы укоренились в царевне: сила любви и сила ненависти. И князь Василий уже перестал понимать, какая из них берет верх. Она, несомненно, любила его любовью искренней, горячей, даже переросшей в страсть. Но он нередко задавал себе вопрос: преданно ли? Или к этой любви примешивался расчет? Она делала ставку на стрельцов, объявила их надворною пехотой, своей опорой. Но после казни Хованских открестилась от них. Выборным от них Софья решительно объявила — она со всем двором отсиживалась тогда за неприступными стенами Троице-Сергиевского монастыря, обороной которого командовал он, князь Василий, — что ежели кто вздумает наперед хвалить дела стрельцов, тот будет предан смерти. Более того: заставила поднести ей повинную грамоту, в коей, в частности, было сказано, что ежели кому-то из них вздумается промеж себя хвалить прежние дела стрельцов и о том не будет донесено, тот тоже будет подвергнут казни.

Но сила ненависти к Петру, к Нарышкиным ослепила ее. Ослепили ее и семь лет правления, прозвание великой государыни, монета с титулованием, царский выезд, земные поклоны. Ослепила власть. Власть стала величайшим искушением. Ради власти она готова была терпеть все напасти. На пути к ней стоял Петрушка. Его следовало уничтожить. Как? Поначалу изводом.

Софья стала помаленьку искушать преданного ей Федора Шакловитого. Того же ослепила страсть к ней, и он уловил ее сокровенное желание. И с мужицкой прямотою взялся его исполнить.

Федор сколотил возле себя кружок преданных ему стрельцов.

Тут надо сказать, что стрельцы, а потом надворная пехота исстари пользовались многими привилегиями и отличиями. Явленные еще в 1552 году во времена Ивана Грозного при взятии Казани, они вскоре стали привилегированным войском. На Москве обычно бывало до двух десятков стрелецких полков по 880–1000 человек в каждом. Один из них именовался Стремянным и составлял почетную стражу царя. За свою службу они наделялись деньгами, хлебом, солью и сукном на платье. На вооружении у стрельца была пищаль, сабля и бердыши, одеты они были однообразно — в длиннополый нарядный подпоясанный кафтан, бархатную шапку с собольей опушкой и сафьянные сапоги. Особенно жаловал их царь Алексей Михайлович — при нем наряд стрельцов стал еще пышней, а вольности еще свободней: они могли держать лавки, заниматься ремеслами и торговлей.

И вот Шакловитый стал наущать своих верных: коли царь Петр с Нарышкиным возьмет силу, придет конец стрельцам и их вольностям, их заменят потешные, а стрельцы будут сосланы в окраинные города, в Сибирь, а то и подалее.

— Судите сами, братия, хорошо ли нам будет? Всем: и мне, и некоторым боярам, которые за нас стоят.

— А что делать-то? — спросил Михайла Петров.

— Смекайте сами, — отвечал Шакловитый. — У нас с вами одна радетельница и защитница — благоверная царевна Софья Алексеевна. Коли она заняла бы престол, жить бы нам — не тужить. А царь Петр устроит нам перевод. Мотайте на ус…

Мотали. Тем временем к Спасским воротам Кремля было прибито подметное письмо. В нем объявлялось:

«Злоумышлением некиих людей из потешных полков решено близкою ночью напасть на царя Иоанна Алексеевича и его супругу царицу Прасковью, казнить их смертию, равно извести весь корень Милославских, дабы им более на Москве не быть, а допреже всех царевну Софию Алексеевну, яко противницу царя Петра… Православные, коли услышите набат, бегите спасать благоверного царя и царевен, а мы тож поспешим вам в помощь…»

Царевне Софье немедля принесли извет. Она велела призвать князя Василия и начальника Стрелецкого приказа Федора Шакловитого.

— Ну что делать-то будем? — вопросила она, стараясь придать своему лицу выражение озабоченности.

— Как что? Велю караулы усилить. Четыре сотни верных поставлю в Кремле с заряженными пищалями, да еще три сотни на Лубянке.

— Пустое, — отозвался князь Василий. — А впрочем, твое дело. Кабы только они, твои люди, не учинили каких-либо бесчинств. Только ты, Федор, не переусердствуй.

— Какое там! — отвечал с раздражением Шакловитый. — Мне эти потешные, как кость в горле.

— И мне, — сказала царевна. — От них опасность исходит. Особливо нам, Милославским.

— Опасаюсь я другого, — сказал, поджав губы, князь Василий. — Не повторилось бы кровавое побоище. Как почуют стрельцы, что они снова опорою служат, так и размахаются.

— Больно ты опаслив, — усмехнулся Федор. — Я при них стоять стану. А потом и мы свои меры примем…

— Какие это меры? — полюбопытствовал князь.

— А вот такие, — загадочно отвечал Шакловитый. И со значением глянул на Софью. Она наклонила голову.

Глава десятая Набат!

Не верь чужим речам, верь своим очам!

Берегися бед, пока их нет.

Лев хоть и спит, а одним глазом бдит.

Море, что горе, — и берегов не видать.

Народные присловья

Свидетели