— Чак, ты слышал, что она сказала?
Карлик быстро вёл автобус через пустынную местность, лежащую за Инкерманским ущельем, в сторону поросших зарослями холмов. На вершине одного стоял покосившийся дом без крыши, других построек вокруг видно не было.
— Ты слышал, Чак?
— Да уж слыхал, — ответил он наконец. — Только ни мутанта не разберу, что это может значить. Ошиблась, наверно, девка.
Ошиблась? Нет, я помнил её взгляд, помнил, как она крикнула: «Ты — не Марк! Шрама нет!»
— Нет, слишком она была удивлена. Если у хозяина Херсон-Града здесь шрам, — я провёл ладонью по груди, — то куда он делся? Шрамы не исчезают — ни с тела, ни с души.
Карлик не ответил. Солнце подобралось к зениту, было жарко. Автобус раскачивался на земляных горбах, гудел мотор, что-то мелко дребезжало под полом. А я сидел под стеной, закрыв глаза, и пытался собрать воедино разбегающиеся мысли. Что теперь? Я — управитель Херсон-Града или нет? Если всё же управитель — мне надо ехать в свой город. Но если это неправда? Что вообще делать тогда? И почему Мира уверяла меня, что всё именно так? Значит, хотела получить какую-то выгоду из обмана. Хорошо, она могла подговорить Власа, и он врал вместе с ней, но ведь Авдей был искренен в своей ненависти ко мне. Меня узнали Якуб, воевода, да и сама Лада…
Что всё это значит, в конце концов?!
А может, наплевать на всё? Сказать Чаку, чтобы вёз меня куда угодно, лишь бы подальше от Херсон-Града и ущелья гетманов, спрятаться где-то в глуши, заняться охотой или чем-то другим, забыть и про Ладу Приор, и про Херсон-Град?
Нет. Я буду постоянно думать о случившемся. Надо разобраться во всём сейчас.
— Чак, ты слышал что-то про мою семью?
— Ну, про батю, Сида-старшего, все слышали…
— А про мать?
— Про мать мало что говорили. Из кочевых она. Перед самой смертью Августа вернулась к своим. Причём вроде как не просто вернулась — сбежала из Херсон-Града. А зачем, почему от сынка родного бежать? Не знаю.
— Когда я очнулся в лодке, за мной гнались кочевые. Может, это как-то связано с моей матерью?
— Да я откель знаю?
— А как ты попал к гетманам?
— Ну, свернул туда, когда баба эта татуированная со своими ушла. Я в Инкермане баллоны наполняю иногда, гейзеры же там. В общем, прикатил как обычно, и тут вдруг — не выпускают меня! Решили, наверно, термоплан мой в войне против херсонцев использовать. Я навроде как свободно там по площадке ходить мог, да указ охранникам был даден, чтоб не выпускали меня из ущелья и газом не давали заправляться. Ещё механикам сказали мне не помогать.
— Мы едем в Херсон-Град?
Автобус достиг расселины между холмами, и стало темнее.
— А куда ж ещё?
— Раньше ты там бывал?
— Ха! Я везде бывал. Чака везде знают, управила. Хотя, получается, ты теперь не управила у нас, да? Ладно, не важно. И на Корабле Чака знают, там я тоже швартуюсь, и в Арзамасе знают, и в Московии, и даже в Твердыне Киевской!
Мы проехали холмы, и впереди раскинулась пустошь, покрытая невысокими скалами, которые напоминали угловатые, плохо отёсанные надгробные памятники.
— Кладбище, — сказал карлик. — Так это место называют.
Я выпрямился и прошёлся вдоль стены, придерживаясь за неё. Чак, прищурившись, выглянул из кабины.
— Ну и рожа у тебя потерянная. Не знаешь, чё дальше делать? Короче, щас в Херсон-Град надо пилить, всё одно больше никуда не доедем. Горючки мало, «Каботажник» мой побитый весь. Нас любая банда кетчеров одолеет или ещё кто наскочить может. Так что я в Херсон-Град по любому, у меня там механик знакомый, я к нему так и так собирался, потому что должен он мне кой-чего. А ты решай. Хотя ежели таки не управила ты — так что тебе там делать?
— Если брат Лады всё ещё жив, я хочу спасти его.
— Какой ещё брат Лады? — объехав упавшую решётчатую вышку, лежащую верхушкой на скале, карлик снова оглянулся на меня.
— Сын воеводы Лонгина. Он в плену в Херсон-Граде. Если ещё жив…
— И ты его вызволить хочешь из самого Большого дома?
— Вызволить и во всём разобраться.
Чак почесал макушку, автобус качнулся, и он схватился за руль.
— Слушай, Мира твоя — змея подколодная. Про неё такое рассказывают… Почище, чем про самого управилу херсонского. Она когда-то приказала ферму вместе с хозяевами, батраками, вместе с детишками сжечь, для чего-то ей земля та понадобилась. А что они там с людями в подвалах Большого дома вытворяют! И ты к ним в лапы прямиком лезешь? Теперь, когда вроде как сомневаться стал, что ты — управитель херсонский и брат её? Не, ну ты псих совсем! На всю голову псих!