Варвары Крыма

— Всплыло в голове, уже когда из ущелья сбежали. А ещё пару раз вспоминался такой старик худой. Может, это он и есть? Короче, я всякие слова старые иногда вспоминаю: термоплан, самолёт, автобус. И мне кажется, что им меня выучили в детстве, ну как будущего управителя.

— Так ты ж не управитель вроде как?

— В том-то и дело: иногда мне кажется, что нет, а иногда…

— Ладно, я ж не о том. А, тощие, пошли прочь отсюда!

К автобусу выскочили несколько облезлых песчаных шакалов, дикие глаза их горели злобой, из розовых пастей летела слюна. Заливаясь лаем, шакалы метнулись к машине сбоку, и Чак крутанул руль им навстречу. «Каботажник» накренился, вильнул, под бортом раздался визг, потом ещё более злобный лай.

— Я думал, их панцирники давно всех перегрызли, — проворчал Чак, добавляя газу. — Но между скал ещё живут. Так, про что я? Да, у людей до Погибели были такие большие железные авиетки, самолёты то бишь.

Но им для взлёта и посадки нужны были длинные полосы ровные, ну чтоб разбег взять или затормозить, наоборот. В любом месте такую полосу не сделаешь, потом для самолётов строили…

— Аэродромы, — кивнул я. — Так их называли.

— Да что ж ты перебиваешь меня всю дорогу?! — обозлился Чак. — Помолчи уже, дай до конца обсказать! Правильно, аэродромы! И вот Херсон-Град — он не на месте бывшего города, который до Погибели Херсоном назывался, нет — он стоит на месте такого вот аэродрома. Большущего, там тех самолётов… ну, много. Вернее, останков их. Папаша твой покойный продал всё оружейникам харьковским, тем люминий был нужен. Так вот, в центре, стало быть, вышка высокая, башня то бишь, под ней постройки всяческие, вокруг аэродром, а дальше домишки. Вот та башня и есть Большой дом, где управила херсонский со своими приспешниками обретается!. Живёт он вообще-то с податей, которые ему купцы платят за то, чтобы в Херсон-Граде торговать, ну и ещё там мастерских много. На краю — беднота, воры, побродяжки всякие, их при Альбе Кровавом много стало. Ещё гаражи там. Гостиницы в шатрах. Ну и много лавок старьёвщиков.

— Старьёвщиков? — переспросил я.

— Ну да, ну да. Это такие людищи, которые по развалинам шастают, по всяким захоронениям древним, могильникам и старые разные вещи ищут с риском для, понимаешь ли, жизни. Технику всякую древнюю, приборчики, механизмы.

— Самолёты, — повторил я раздумчиво, кладя втулку на лавку. — Самолёты… и у них есть крылья.

— Чё ты там опять бормочешь?

— Крылья. — Я поднялся и стал протирать руки чистой тряпкой. — Крылатая могила.

— Чё? — Он оглянулся.

— Тебе такие слова не знакомы — «крылатая могила»? Мира это сказала в термоплане.

— Помню, — кивнул он. — Я ж вас подслушивал тогда.

— Подслушивал? Как это, ты ведь в кабине был?

— Ну так и чего теперь, уже и подслушать нельзя? Хозяин завсегда должен знать, что в его доме происходит. Ну, чё ты глазами на меня лупаешь? Трубка у меня вдоль борта идёт, и ежели я в кабине к ней ухо прикладываю, так слышу, об чём на корме толкуют. Я ж и клиентов иногда у себя вожу, да опасных клиентов. Народ на Крыме суровый, надо остерегаться.

— Значит, ты слышал и про то, что я что-то нашёл под Крымом?

Мы почти достигли конца скал. Чак прибавил скорость.

— Ну так а почему, человече, я с тобой дальше вожусь? — спросил он. — Думаешь, из любви к большакам? Из уважения к чину твоему управительскому? Я потому тебя на «Каботажнике» своём терплю, чтоб ту штуку увидеть, которую ты под Крымом нашёл! Я страсть как всеми этими делами увлечён! Я, понимаешь ли, когда-то солнечные батареи хотел… Не вышло, кремний негде достать. Но они у меня лежат разобранные, в месте одном спрятаны. И я всё надеюсь кремний в нужных количествах раздобыть, да не простой кремний, мне особый нужен. А где его взять? Только из машины какой древней выколупать. Вот я «Каботажника» себе сделал, Ставридес с этим помог, есть тут такой. И летаю на нём, кремний ищу. Хочу батареями, понимаешь, дирижабль свой оснастить и улететь подальше.

— Но слова Миры могут быть враньём, — предупредил я.

— Знаю, знаю! Кто не рискует, тому не лететь за горизонт.

— Так вот, Мира упомянула какую-то крылатую могилу. И теперь я подумал: а что, если это как-то связано с аэродромом…

— Да чё там думать! — замахал руками Чак. «Каботажник» качнулся, и карлик вцепился в руль. — «Крылатая могила» — так кабак называется на краю Херсон-Града. Думает он, мыслитель!

Скалы закончились, и автобус выкатил на пустырь, за которым начинался Херсон-Град. Я вошёл в кабину, встал возле карлика, держась за поручень на потолке.

Окраину города занимали по большей части приземистые лачуги красно-коричневого цвета. Неказистые постройки вплотную подступали к ограде из бетонных плит и столбов, сохранившихся со времен Погибели. В разных местах виднелась свежая кладка, куда вмуровали ржавые цистерны, решётки и другую железную рухлядь. На фоне неба крутились ветряки, самый высокий вращался над зданием с узким длинным основанием и большим цилиндрическим «набалдашником» с окнами по кругу, стоявшим посреди города-базара. Издалека оно напоминало гвоздь с толстой шляпкой.