Читаем Варламов полностью

лис, создавал у зрителя то впечатление сверхъестественного, зло¬

вещего, без чего невозможна вся сцена появления кладбищенской

статуи. И сейчас же вслед за исчезновением статуи и Дон Жуана

раздавался новый крик Сганареля, — опять живой, человеческий

и необыкновенно смешной:

—       Жалованье мое! Сеньор, где мое жалованье?»

Провалился Дон Жуан в преисподнюю, один дым остался от

него и едкий запах серы. Варламов выходил вперед, на самый

край просцениума и слезно жаловался зрителям:

—       Теперь все довольны, все, все! И обманутые девушки, и

опозоренные семьи, и разгневанные родители, и озверевшие

мужья. Одному мне горе... Мое жалованье, мое жалованье, мое

жалованье.

Потом Варламов кланялся зрителям и, с неожиданной после

слез веселой улыбкой, объявлял:

—       Представление окончено.

Выстраивались рядом с ним арапчата и тоже кланялись.

И разбегались по сцене — гасить свечи.

Лет за тридцать с лишним до мейерхольдовского «Дон Жуана»

в Александрийском была поставлена комедия Лопе де Вега «Луч¬

ший алькальд — король» в Малом театре. В отзыве на этот

спектакль (в свое время неопубликованном) А. Н. Островский

писал:

«Невольно рождаются два вопроса: зачем поставлена эта пьеса

и нужна ли она для публики?»

Эти два вопроса неизбежно возникают и в связи с постановкой

«Дон Жуана». Зачем? Нужна ли?

Оскорбленный запрещением «Тартюфа», комедии острообличи¬

тельной, Мольер бросил своего «Дон Жуана» королевским вельмо¬

жам и распутному двору как злое обвинение. Он перекроил знаме¬

нитую легенду о севильском обольстителе на современный лад,

выдал Дон Жуана за французского аристократа, условно оставив

ему испанское имя. Сек своей комедией лицемерие, пустозвонство

и беспутство, нравственное ничтожество сильных и знатных

XVII века. Вышло далеко не безразличное к современным нравам

и страстям театральное представление. И сильные, знатные поняли

это. «Дон Жуан» тоже был запрещен. И почти восемьдесят лет не

появлялся потом на французской сцене. Предпочитали колючему

мольеровскому «Дон Жуану» безобидного и беспечно веселого

«Каменного гостя» Корнеля.

Деятельная гражданская мысль и во все последующие времена

могла найти в комедии Мольера живой отклик злобе дня. Что это

так, доказала постановка «Дон Жуана» в наше время во француз¬

ском Национальном народном театре Жана Вилара, показанная и

у нас. Она зло высмеяла через старую комедию современных высо¬

колобых умников («интеллектуалов», как они сами себя вели¬

чают), которые ставят себя выше общества, судят обо всем с раз¬

вязной безнравственностью, считая только самих себя неподсуд¬

ными. Они — цвет времени, им все дозволено, хотя на деле быстро

обнаруживается бесплодность игры их вольного ума и безысход¬

ность притязаний (об этом хорошо сказано в книге советского

театроведа Б. Зингермаиа «Жан Вилар и другие»).

Казалось бы, что ироническое обнажение приема «возобновлен¬

ного спектакля версальского театра XVII века» тоже могло бы

стать острым и обличительным. Но Мейерхольд отнесся к старин¬

ному искусству представления совершенно всерьез. А серьез,

вероятно, нужен был особый, комический... У него же вышел

почтительный. И спектакль оказался формальным, бездухов¬

ным. Была Александринка казенно холодной, стала музейно

холодной.

Предреволюционные годы — пора бурных творческих поисков

Мейерхольда, проб, заблуждений, горестных ошибок. Но мяту¬

щийся, безоглядно увлеченный, не осознавал, что иной раз идет

путями неверными, художественно неплодотворными. Только уже

много лет спустя сумел признать, что «весь этот сложный узел

распутывает Октябрьская революция, которая дает возможность

определить отношение к этим исканиям», отношение, разумеется,

отрицательное.

А ведь это поняли другие гораздо раньше. А. В. Луначарский

писал в 1906 году:

«Мейерхольд ищет. Это хорошо. Но, найдя какой-нибудь пус¬

тяк, он ставит его в красный угол и начинает стукать лбом перед

малюсеньким фетишем». Это — строчки из статьи, имеющей зна¬

менательный заголовок: «Заблудшийся искатель».

Так, при постановке «Дон Жуана» в красный угол была по¬

ставлена узенькая мысль о «возобновлении» весьма внешнем, сти¬

лизаторском. И вышло так, что он не только стилизовал, но и,

право, стерилизовал. И комедию Мольера, и самого Дон Жуана.

Превратил этого ерника, богохульника и бабника в красиво бол¬

тающую куклу, жантильного фарфорового маркиза — комодное

украшение. (И кто знает, как вырвалось у Варламова это сло¬

вечко про стерилизацию? Многие полагали — из невежества, кос¬

ноязычия, чудачества. А вдруг не так?)

Мейерхольдовский «Дон Жуан» был принят весьма сдержанно.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь в искусстве

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии