Варламов

У Яншина этот переход от гнева к нежности скор и прост по

невероятной своей достоверности. Но это — только один пример

из большого множества возможных. Вся роль проводится на этом

очень высоком уровне искренности и мастерства. Легко говорить

об актерском мастерстве, когда хоть немного видно, как это сде¬

лано, и ох как трудно, если актер облекает роль в такую совер¬

шенную форму, что она облегает, как собственная одежда, —

плотно, не образуя складок и морщин.

Маргаритов светится у Яншина бесконечно преданной отцов¬

ской любовью к бесценной и ненаглядной своей Людмилочке. От

него словно исходят лучи безотчетного благодушия и внутренней

чистоты. Право же, именно так играл Варламов роль Муромского

в «Свадьбе Кречинского», с той же отрадой и прямотой. Не о ка¬

ком-то подр!ажании речь, нет! Должно быть Яншин и не видел

Варламова на сцене (кажется, просто не мог даже по годам

жизни). Да и слишком яркий и самобытный он актер, чтобы по¬

вторить чужое. Тут можно говорить только об известном совпаде¬

нии характеров Муромского и Маргаритова, но что важнее все¬

го, — о неуследимом соответствии внутреннего самочувствия акте¬

ров в ролях и очевидном внешнем выражении этого соответствия.

Варламовское начало у Яншина (в роли Маргаритова) сказы¬

вается именно так.

И в простой объяснимости подспудных страстей, обжигающих

тихую душу человека, у Амвросия Бучмы в роли Миколы Задо¬

рожного («Украденное счастье» И. Франко,- спектакль Киевского

театра имени Франко).

Нет в живых Бучмы, но спектакль снят на кинопленку, и бла¬

годаря этому сохранилось для нынешнего зрителя искусство вели¬

кого украинского артиста.

Вот сценический образ, в котором удивительно ясно видна

огромная творческая сила актера и скрыты — словно их нет —

его усилия. Роль сыграна с неистовой актерской самоотдачей, в

таком двуединстве самочувствия актера и роли, когда вдруг

исчезает условность театрального представления и трудная

драма жизни развертывается как бы в непрошеном присутствии...

зрителя,

Горестная поэзия трагической любви раскрыта не в исключи¬

тельной личности, не в герое возвышенных порывов, — в строе

чувств невидного, рядового, немолодого крестьянина. Такое дава¬

лось и Варламову. В той же мере полного сочувственного инте¬

реса к образу.

Примеров в помощь читателю книги я могу привести еще и

еще. Л о вот только один, последний, самый свежий по времени.

Серго Закариадзе в роли Георгия Махарашвили («Отец сол¬

дата», фильм Тбилисской киностудии).

Кажется, все далеко от Варламова: эпоха, национальный ха¬

рактер героя, особые условия актерского творчества в кино... И все

же степень проникновения актера в мир образа, в котором все

становится нерасторжимо своим, не взаймы взятым, не с чужого

плеча, какая-то спаянность смешного и драматического в один

драгоценный слиток, — во всей этой первородной цельности на¬

чал я вижу ту же варламовскую органичность, свободу дыхания.

Легко заметить, что, приглашая сегодняшнего зрителя увидеть

Варламова, я беру в пример актеров разных школ и творческих

направлений... Что ж, в искусстве нельзя ловить неводом, надо —

удочкой!

То, что я называю варламовским в искусстве актера, не осо¬

бая школа или направление, не то чтобы твердо установленная

традиция с неукоснительными приемами, законами и правилами.

Это — особое состояние актера в роли, совершенная органичность

и непринужденность пребывания актера на сцене. Как писал

В. И. Немирович-Данченко, это — вдохновенное умение играть,

как будто ровно ничего не играя, найдя в самом себе слово и по¬

вадки, дух и жизнь образа.

Такое вдохновение — не просто дар небес, спущенный на греш¬

ную землю, но и ежедневная и всегда радостная работа. Именно

работа, как отрада и награда, не потный труд.

Пусть читатель этой книги и сам отыщет такие примеры в

творческой работе актеров наших дней. И наряду с предложен¬

ными мною, сочтет их как личную встречу с Варламовым, при¬

метв качестве наглядного приложения к книге о Варламове.