Читаем Варламов полностью

—       А то этакую уймищу выучить... Уж не молоденький я!

На этом, однако, не кончились его разногласия с Мейерхоль¬

дом.

—       Пускаться во французскую присядку? Не стану! Мой Сга-

нарель не дворянин, не какой-нибудь придворный кавалер, а

крестьянин, мужик... Нечестивого барина своего все норовит об¬

разумить. Других кровей человек. И играть надо его по-другому.

И выпевать роль отказывался наотрез. «Возникло опасение,

что он никак не сольется со стилем всего антуража и со всей

установкой спектакля», — пишет Ю. М. Юрьев, который испол¬

нял роль Дон Жуана.

«В сущности, я лично добивался обратного, как раз вразрез

с Варламовым. Я стремился, чтобы точно установленные движе¬

ния и весь мой тон речи тонко сочетался с фоном гобеленов, на

котором развертывалось само событие. Акварельными красками

или, лучше сказать, гравюрными штрихами я пытался рисовать

образ Дон Жуана. Старался достигать изящества, мягкости как

в движениях, так и в произношении отдельных монологов и в

ведении диалога. Быстрая, стремительная речь, почти без повы¬

шения тона. Все внимание было устремлено на смены темпа и

быстрое, смелое переключение с одного ритма на другой...

Ясно, что такая моя установка шла вразрез с варламовской,

и я недоумевал: как же быть? Как слить воедино, как спеться

с моим основным партнером? Как вести с ним многочисленные

диалоги?!

И вот, наконец, на одной из репетиций я почувствовал, что

на контрасте построенные наши диалоги, в силу различия харак¬

теров наших образов и происхождения каждого из них, могут

даже выиграть — и с помощью известного такта нисколько не бу¬

дут мешать общему ансамблю».

Не удивительно ли, что Юрьев, образованный артист и знаю¬

щий человек, пришел к этой мысли не сразу и не без труда,

а Варламов сообразил с маху: и про обусловленность образов

«происхождением каждого», и плодотворность столкновения двух

различных манер сценического поведения даже в этом насквозь

стилизованном спектакле? Понял, что Сганарель должен быть

другим и, играя его по-другому, может оказаться в спектакле

своим, не внесет неладной разноголосицы.

Понял это и Мейерхольд. Еще в ходе репетиций, рассказывает

В. А. Теляковский, он заявил:

—       Надо Варламова предоставить самому себе: он сделает

по-своему, но хорошо, и нечего беспокоиться.

«Вот его первое появление в Сганареле, в сопровождении

Гусмана — конюшего доньи Эльвиры. Из глубины сцены в не¬

обычайно красочном, живописном и характерном полосатом ко¬

стюме, украшенном лентами, прямо на публику, подходя вплот¬

ную к ней, к самому краю выдвинутого вперед просцениума,—

с открытым, добродушным, необыкновенно веселым лицом идет

Варламов, еще не произнося ни одного слова, и только своим ви¬

дом вносит такое оживление, что как будто настал праздник и

все кругом осветилось ярким светом. Такова сила его таланта».

(Из «Записок» Ю. М. Юрьева.)

Спектакль начинается с рассказа Сганареля о своем барине.

—       Между нами говоря, — Варламов обращается не так к Гус¬

ману, как к зрителям, — мой господин Дон Жуан — такой злодей,

каких свет не видал, чудовище, сатана, пес паршивый, турок,

проклятый еретик, который не верит ни в небо, ни во что святое,

живет как последняя свинья, скотина, не знающая христианских

законов и священного писания...

И все это так горячо, что еще непонятно, осуждает Сганарель

своего господина или хвастает его беспримерными качествами.

Слова вроде бы бранные, а Варламов весело улыбается.

«В нем было столько жизнерадостности, комизма, наивного

добродушия, веселости и готовности живо и доверчиво воспри¬

нимать все совершающееся вокруг него и дышало такою необык¬

новенною непосредственностью, обаянием и вместе с тем юмором,

свойственным французскому драматургу, что его лицо для пуб¬

лики при первом же появлении на сцене служило как бы визит¬

ной карточкой Сганареля и в то же время — визитной карточкой

комедии Мольера», — пишет тот же Ю. М. Юрьев.

Выговорив все про своего господина и вытолкнув Гусмана

вон, Варламов снова выходил вперед, всматривался в зрительный

зал, искал знакомые лица... И вдруг:

—       А-а-а, Николай Платоныч, мое вам почтение! Пришли на

нас поглядеть? И хорошо сделали. Сегодня у нас веселое пред¬

ставление. Посмеетесь вдоволь!

И в другую сторону:

—       Кого я вижу! Мишенька? Говорят, ты женился? Вот рядом

с тобой — она? Что ж ты такую красавицу скрываешь от друзей?

Пришел бы с ней в гости ко мне. Не бойся, я — старик, не отобью!

И в директорскую ложу:

—       Владимир Аркадьевич, голубчик, запишите себе на память:

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь в искусстве

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии