Варламов

—       А-а-а, так, стало быть, Греков? Ну и спасибо тебе, Гре¬

ков, что не забыл. Ешь, голубчик, вон пирога попробуй со смо¬

родинкой! Хересу, Греков, хересу налей себе...

Другой раз кто-то из друзей спрашивает у самого:

*— Кто это у тебя в гостях, Костенька?

А он и не знает ни имени, ни фамилии.

—       Хороший человек, — только и может сказать. — По лицу

видно, хороший человек. И ест с аппетитом...

Кто-то, вставая из-за стола после обильного ужина, сказал:

—       Спасибо, Константин Александрович, это был прямо Лу¬

куллов пир!

— Лукулев? Это кто же такой, Лукулев? Купец? И повар

у него хорош? Нельзя ли сманить его? Удружи, голубчик,

смани...

А был и такой случай.

Подали к столу макароны. Варламов сразу засиял.

«— ...Мне книгу давали господина Дюма. В ней сказано, что

какой-то царь, чтобы уверить восставший народ, будто он на его

стороне, потребовал макароны и ел их при народе прямо ру¬

ками без ножа и вилки. Говорят, что в Италии макароны только

так и едят. Вертят по тарелке этаким вертуном, чтобы соус нс

успел сойти, и в рот!

—       А какой же это царь?

—       Не знаю, милый. Итальянский какой-то.

—       А роман как называется?

—       Не помню уж, дорогой. Был простужен, не велели выхо¬

дить и говорят: «Что ты все вяжешь да вышиваешь, ты бы кни¬

жечку почитал», —и дали книжечку. А как она называется,

право, не помню.

—       Дядя Костя верен себе. И царя забыл, и книжечку забыл,

а что ели и как ели — помнит хорошо.

—       Так ведь интересно. Все хотел сам так покушать, да слу¬

чая не было.

—       А не попробовать ли сейчас, а?

Решили попробовать... Мы с завистью глядели, как Варла¬

мов запрокидывал голову, открывал свой большой рот и отправ¬

лял туда громадный пучок змеевидных макарон. Затем опускал

голову и втягивал в себя непослушные, разбегающиеся мака¬

роны. Они крутились, вертелись, становились все меньше и

исчезали. Это было похоже на волшебство». (Рассказано Б. А. Го-

риным-Горяиновым в книге «Кулисы».)

Самодовольно заявлял бывало:

—       Едоков, равных мне, нет во всей России. Говорят, царь-

батюшка Александр третий был здоров на этот счет. Да ведь

деликатесы подавали ему всякие. Поди, не кашу гречневую

с топленьщ маслом...

Над необычайной тучностью своей охотно подтрунивал сам.

—       Застегни-ка, дружок, пуговичку на моем жилете. Тебе

там ближе...

—       Доктора наказывают мне кушать морковку, яблоки да

запивать все молоком... Дураки! Разве ж такую сумасшедшую

тушу накормишь морковкой?

Достаток свой не берег, как сквалыга. Тратиться — рука не

дрогнет, делиться — с готовностью. Годами поддерживал бедных

студентов, особенно медиков. С первого курса — до окончания

обучения. Говорил:

—       Людям нужнее всех — лекари!

Из своего кармана выдавал ежегодные «пенсионы» сошед¬

шим со сцены одиноким старым актрисам.

—       Мои подружки, — говорил о них, хотя с иными не был

знаком и никогда не играл на сцене.

Таков был дом, быт, внешний строй жизни Варламова.

И мало кто знал, что на душе у этого веселого, беспечного,

удачливого человека. Не склонен был открывать ее, не искал

случая и не пользовался им, когда выпадал повод говорить

о том, что тревожит, не дает покоя.

Только в письмах к А. И. Шуберт, «милой маменьке», иной

раз давал волю чувствам.

«Живу выше своих средств, кучу напропалую, по три ночи

не сплю и т. д. Все это, знаю, вам не понравится. Люди это на¬

зывают «веселой жизнью», а я называю «поденщиной», в стадо

попал, лай не лай, а хвостом виляй... Живу так: весь в людях,

а душой одинок...»

Не много сохранилось его писем к А. И. Шуберт (46 в Ба-

хрушинском музее и 5 в других архивах). И письма эти полны

хвастливых сообщений о громких успехах на сцене, о получен¬

ных от благодарных зрителей дорогих бенефисных подарках,

всего того, что А. И. Шуберт называла «бездумным актерским

легкожитием». Но нет-нет да и скажется в этих письмах неожи¬

данное, что-то непохожее на Варламова: осуждение, недоволь¬

ство собою, ролями, театром. Может статься, только тогда и са¬

дился писать «дорогой старушке» Александре Ивановне, когда

одолевало смутное беспокойство.

«Хорошо вы это сказали, моя умница: «актеры должны ра¬

зыгрывать пьесы, а не роли». Да не дошли мы до этого. Первый

Давыдов не понимает того, что вы так хорошо выразили, а за

ним Сазонов, Савина и прочие... Пьесы идут недурно, но многое

разыгрывают дрянно». (13 сентября 1893 г.)

«О театре многое нужно бы написать вам, но он так надоел