Читаем Валькирии. Женщины в мире викингов полностью

Как мы уже писали в первой главе, Гудрун Гьюкадоттир собственными руками убивает своих сыновей, после чего отправляет еще двоих на верную гибель. Похожую степень жестокости демонстрирует в «Саге о Вёльсунгах» Сигню, тетя героя Сигурда по отцовской линии: она убила четверых из пяти своих детей. В молодости ее против воли выдали замуж за шведского конунга Сиггейра, вскоре после чего выясняется, что опасения Сигню насчет жениха были более чем оправданы. Король обманом убивает отца девушки и берет в плен всех десятерых ее братьев. Он бросает их связанными в лесу, тем самым оставляя на съедение суровой волчице (некоторые полагают, что этот оборотень – мать самого конунга). Сигню удается спасти лишь одного из братьев, Сигмунда, которому слуга по ее просьбе намазывает медом лицо. В тот момент, когда волчица его слизывать, Сигмунд кусает ее за язык и вырывает его, после чего животное умирает.

Со временем Сигню понимает, что ее сыновья от Сиггейра слишком слабы и безвольны, чтобы принести ей какую-то пользу, она приказывает убить их, после чего вступает в связь с Сигмундом. Их кровосмесительные отношения приводят к появлению на свет сына по имени Синфьётли, которому будет суждено стать настоящей машиной для убийств. В десятилетнем возрасте он вместе с Сигмундом поджигает палаты Сиггейра. Сигмунд пытается вызволить сестру из пожара, но она отказывается, отвечая, что совершила ужасные преступления: «Я послала на смерть наших сыновей, потому что казались они мне негодными для мести; и я же ходила к тебе в лес под видом вёльвы; <…> И так много учинила я для мести той, что дольше мне жить не под силу. Умру я теперь с Сиггейром-конунгом добровольно, хоть жила я с ним неохотно». После этих слов Сигню сгорает заживо[372].

Как говорится, яблоко от яблони недалеко падает. Спустя годы, Синфьётли так же, как и мать, добровольно идет на смерть. Его мачеха Боргхильд, брата которой он недавно убил, дает ему ядовитый напиток и, хотя он прекрасно об этом знает, ее насмешки для него невыносимы, и он осушает рог. В контексте легенды героическая смерть ценится гораздо выше, чем долгая, но ничем не примечательная жизнь. При этом мы можем предполагать, что именно такая черта, как безжалостность, часто отличала королев не только в мифах, но и в жизни. Здесь уместно вспомнить об Асте, которая мечтала о том, чтобы ее сын Олав умер на троне.

Как женщины становятся настолько жестокими? Вероятно, причина кроется в воспитании, которое они получили от собственных матерей. Гудрун Гьюкадоттир убивает своих детей, но она сама, ее муж Сигурд, а также братья Гуннар и Хёгни становятся пешками в игре, которую ведет жена главы семейства Гьюки – упрямая и волевая Гримхильд. Это она, желая заполучить в женихи для Гудрун прославленного Сигурда, подает ему мед, выпив который тот забывает о своей помолвке с Брюнхильд. Она же соблазняет его возможностью породниться со знатным семейством: «Отцом твоим станет Гьюки-конунг, а я – матерью, а братьями – Гуннар и Хёгни, и все вы побратаетесь, и не найдется никого вам равного». Гуннара она подталкивает к женитьбе на валькирии Брюнхильд, сестрой Атли, родство с которым возвысило бы ее род еще больше, ведь Атли «был свирепый человек, большой и черноволосый, но собой сановитый и великий воитель». Ради достижения своих целей Гримхильд не останавливается ни перед чем. Она использует магию, помогая Гуннару и Сигурду поменяться обличьями, что позволяет обмануть Брюнхильд. Когда Брюнхильд узнает правду, она устраивает настоящую сцену, закономерно обвиняя Гримхильд в том, что она является главным вдохновителем этого заговора. Сначала она называет ее «виновницей всей скорби», а затем говорит, что «должна отплатить Гримхильд за зло: нет женщины бессердечнее ее и злее»[373]. Горю Брюнхильд можно посочувствовать, но, по сути, интриги ее свекрови мало чем отличаются от попыток других королей, которые стремятся упрочить свое положение или выгодно женить своих сыновей. При этом мы можем вообразить, что Сигурд забывает о своей помолвке с Брюнхильд не из-за колдовского меда, который поднесла ему Гримхильд, а просто потому что он очарован тем, какой роскошный прием ему оказывают при дворе легендарного конунга. Образ прославленного воина, который становится пешкой в чужой, – слишком легкий прием, позволяющий свалить всю вину на женщину, пусть даже она и не лишена доли коварства.

Перейти на страницу:

Все книги серии История и наука Рунета

Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи
Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи

XVIII век – самый загадочный и увлекательный период в истории России. Он раскрывает перед нами любопытнейшие и часто неожиданные страницы той славной эпохи, когда стираются грани между спектаклем и самой жизнью, когда все превращается в большой костюмированный бал с его интригами и дворцовыми тайнами. Прослеживаются судьбы целой плеяды героев былых времен, с именами громкими и совершенно забытыми ныне. При этом даже знакомые персонажи – Петр I, Франц Лефорт, Александр Меншиков, Екатерина I, Анна Иоанновна, Елизавета Петровна, Екатерина II, Иван Шувалов, Павел I – показаны как дерзкие законодатели новой моды и новой формы поведения. Петр Великий пытался ввести европейский образ жизни на русской земле. Но приживался он трудно: все выглядело подчас смешно и нелепо. Курьезные свадебные кортежи, которые везли молодую пару на верную смерть в ледяной дом, празднества, обставленные на шутовской манер, – все это отдавало варварством и жестокостью. Почему так происходило, читайте в книге историка и культуролога Льва Бердникова.

Лев Иосифович Бердников

Культурология
Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец Света
Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец Света

Эта книга рассказывает о важнейшей, особенно в средневековую эпоху, категории – о Конце света, об ожидании Конца света. Главный герой этой книги, как и основной её образ, – Апокалипсис. Однако что такое Апокалипсис? Как он возник? Каковы его истоки? Почему образ тотального краха стал столь вездесущ и даже привлекателен? Что общего между Откровением Иоанна Богослова, картинами Иеронима Босха и зловещей деятельностью Ивана Грозного? Обращение к трём персонажам, остающимся знаковыми и ныне, позволяет увидеть эволюцию средневековой идеи фикс, одержимости представлением о Конце света. Читатель узнает о том, как Апокалипсис проявлял себя в изобразительном искусстве, архитектуре и непосредственном политическом действе.

Валерия Александровна Косякова , Валерия Косякова

Культурология / Прочее / Изобразительное искусство, фотография

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология