Ваксберг А.И. Моя жизнь в жизни. В двух томах. Том 2

— И вы ответили?

Он усмехнулся — иронично и грустно:

— Да, еще бы!.. Конечно, ответил. Ходил ночами по улицам возле кино «Барберини», где шел мой фильм, и срывал афиши с физиономией отвратительной Джоунз. Смешно? Пожалуй. Но было бы еще смешнее, если бы я выплакал свою беду журналистам. Победить антиискусство можно только искусством. Криками не победишь.

«Похитители велосипедов» все же сумели пробиться на экран. Следующему шедевру Де Сика, «Умберто Д.», с первого раза это не удалось. Один из лидеров христианских демократов, будущий премьер Джулио Андреотти, опубликовал открытое письмо режиссеру: «Посмотрев ваш фильм, мир может ошибочно прийти к выводу, что история Умберто Д. действительно олицетворяет Италию второй половины двадцатого века. Не окажет ли тем самым синьор Де Сика дурную услугу своей родине?»

Многие зарубежные фирмы аннулировали уже подготовленные контракты на покупку картины. Влиятельное вмешательство не позволило фильму получить «Оскара». Главную премию в Каннах — при откровенном нажиме извне — отдали другому, тоже итальянскому и тоже прекрасному фильму — «Двум грошам надежды» Ренато Кастеллани. Хорошо помню этот фильм — поразительно светлый и поразительно грустный, на него валом валила «оттепельная» Москва, когда — с не слишком большим, в сущности, опозданием — нам его показали.

— Это был точно рассчитанный ход, — разъяснил мне всю деликатность создавшейся ситуации Де Сика. — Точно рассчитанный и не такой уж глупый. «Умберто Д.» отвергнут по политическим причинам? Из-за нажима? Что за вздор!.. Дали же премию фильму, который тоже критикует сегодняшнюю действительность и тоже вводит зрителя в печальное повседневье. — Де Сика многозначительно сощурился, словно приглашая оценить по достоинству неотразимо убедительную аргументацию своих врагов. — Вот так это было подано. И кое-кто демагогам поверил. И даже не кое-кто… Потому что столкнули лбами не два противоположных полюса, а людей одного направления в искусстве. Задача была простая — пусть дают кому угодно, лишь бы не Де Сика.

— Почему? — вырвалось у меня.

Мне показалось, что он обиделся. Такого вопроса он явно не ждал. То есть как — почему?! Разве не ясно?..

— Дело даже не в том, что с Де Сика им было трудно найти общий язык. Фильм Кастеллани оставлял зрителю пусть всего только два гроша, но однако — надежды. «Умберто Д.» не оставлял ни одного.

— Остаться совсем без надежды? Вы считаете: так возможно? — Мне действительно было трудно это понять. — Художник обязан, по-моему, дать человеку надежду. Есть надежда — есть выход, а без выхода — можно ли жить?

До сих пор мы сидели рядом на узеньком старинном диванчике. Теперь он пересел в стоявшее напротив кресло с высокой, прямой спинкой, не позволявшей расслабиться, — ему надо было смотреть собеседнику прямо в глаза.

— Художник обязан говорить правду. Даже горькую, даже жестокую — лишь бы правду, не подслащенную, не подкрашенную, не подрисованную. И как раз в этой горечи, если она абсолютно честна, как раз в ней и есть надежда. Истина всегда подсказывает выход. Полуистина не подсказывает ничего, потому что вранье — это тупик. Та реальность, в которой мы тогда жили, особых надежд не внушала. И я не вижу причин, по которым стоило лгать.

Он улыбнулся нахлынувшим воспоминаниям.

— Я задумал «Умберто» и пошел за деньгами к продюсеру Рицолли. Тот внимательно меня слушал, сочувственно кивая головой. Когда я замолк, он сказал: «Вот что, дорогой Витторио. Предлагаю вам сто миллионов авансом и половину доходов после проката». — «Что вы, что вы, Рицолли, — воскликнул я, — такая гигантская сумма… Скромный Умберто обойдется гораздо дешевле». — «А кто вам сказал, Випорио, что вы будете снимать „Умберто“? Крутите завтра же „Дон Камило“ — веселые похождения героя-любовника. Песенки я уже заказал. Ну как, по рукам?» — Он опять засмеялся, печально и кротко. — Сто миллионов! А Умберто не дал мне за двадцать лет даже и четырех… Зато он вошел во все фильмотеки мира. Признан классическим. И, кажется, не столько оказал Италии дурную услугу, сколько ее возвеличил.

Память снова и снова возвращала его к тем годам, когда ослепительно сверкал могучий талант Витторио Де Сика, принесшего итальянскому кино непреходящую славу.

— Это была счастливейшая пора моей жизни. Мыс Росселини были первыми, кто потеснил голливудских красоток и открыл миру души и лица простых итальянцев. «Крыша», «Похитители велосипедов», «Умберто Д.». — Он по-мальчишески цокнул языком. — Кинематограф Де Сика!.. Но все это было давно… Очень, очень давно…

— Ну, как же давно? — отнюдь не из вежливости возразил я. — А «Чочара»? А «Бум»? А «Брак по-итальянски»? Наконец, позднейшие: «Сад Финци-Контини», «Короткий отпуск»?

Он упрямо качнул головой.