Ваксберг А.И. Моя жизнь в жизни. В двух томах. Том 2

Один непререкаемый прокурор и судья (в совсем недавние советские времена он был цензором Главлита) печатно изъяснялся, к примеру, вот так: «В литературной среде основание своего домашнего ПЕН-центра было воспринято как очередной пароксизм союзписательской борьбы за место под солнцем, как очередная попытка формирования новой номенклатуры, принципиально независимой от „гамбургского“ эстетического счета».

Каково реальное содержание этого глубокомысленного набора слов? Что за «литературная среда», если только речь не идет о Бондареве или Белове, так глумливо «воспринимала» создание Русского ПЕНа? Пароксизмом чего является эта, ничем не прикрытая, злоба? Зависти? Некомпетентности? Творческой импотенции? От какого такого, пусть даже сверхгамбургского, «эстетического счета» свободны Аверинцев и Данин, Вяч. Вс. Иванов и Померанц, Астафьев и Войнович, Ахмадулина и Мориц, Кушнер и Рейн, Аксенов и Коржавин, Гаспаров и Давыдов, Битов и Евтушенко, Улицкая и Маканин, Искандер и Пелевин, Соснора и Вознесенский, Лисянская и Липкин — для завершения моего риторического контрвопроса пришлось бы полностью привести весь список членов «домашнего» ПЕНа. Кому же еще, если не им, можно предъявить у нас гамбургский счет? В какой пароксизм впали уже, к несчастью, ушедшие Лидия Чуковская, Олег Волков, Дмитрий Лихачев, Булат Окуджава, Лев Копелев, Владимир Дудинцев, Лев Разгон, Борис Можаев, Владимир Соколов, Юрий Коваль, Роберт Рождественский, Владимир Лакшин, Израиль Меггер, Вячеслав Кондратьев, Михаил Дудин, Марк Галлай? И что вообще можно сказать про высокомерного газетного автора, который, любуясь своим остроумием, презрительно именует отечественных и «забугорных» (его выражение) членов ПЕНа (среди них самые крупные писатели современности) «виртуозами пера и клавиатуры»?

Под такое вот улюлюканье не только этого критика, но и многих его коллег наш ПЕН продолжает существовать и кое-что делать. Число его членов за десять лет достигло двухсот человек, а очередь впавших в пароксизм и рвущихся в номенклатуру, то есть, попросту говоря, имеющих желание войти в его состав (это очень непросто), растянулась на годы. Созданы петербургский, сибирский и дальневосточный филиалы. При поддержке Русского центра образован центр Татарский.

Так что — лай продолжается, но караван все равно идет…

Стараниями Рыбакова — перед тем, как его сменил на посту президента Андрей Битов, — удалось отвоевать у московских властей (при отчаянном сопротивлении прокуратуры, на то же здание претендовавшей) разваливающийся флигелек во дворе захламленного дворика, но зато в самом центре Москвы. От государства мы не получили ни единой копейки — никто и никогда не сможет нас упрекнуть, что мы, пусть только косвенно, хоть как-то зависимы от властных структур. И вступление в ПЕН не сулит ни одному его члену (номенклатурщику!), никаких привилегий: ни денежных поступлений, ни льготных путевок, ни публикаций — лишь возможность обозначить свою принадлежность к писательскому сообществу, нравственные устои которого безупречны, а позиции не подвержены политическим конъюнктурам. Сообществу, основанному не на агрессивности, фанатизме, обличении и поиске врагов, а на принципах добра, уважительности, терпимости.

В крохотном зальчике на Неглинной писатели с удовольствием устраивают литературные чтения, представляют свои книги, отмечают скромные юбилеи, встречаются с друзьями. Помня о своем правозащитном предназначении, Русский ПЕН оказал реальную помощь многочисленным жертвам, пострадавшим за свое творчество. Отнюдь не все, что написано нашими подзащитными, мы разделяем, но кару за свободное самовыражение категорически отвергаем: со словом можно бороться лишь словом, а не тюрьмой — от этой позиции мы не отойдем никогда. Стараниями Русского центра освобождены из тюрьмы турецкий писатель Мехмет Озин, кубинские Мария Варела и Хуберт Херес. Были вырваны из неволи и, не найдя надежной защиты у российских властей, переправлены в дальнее зарубежье писатели Узбекистана, Таджикистана, Туркмении, которым варварски мстили за их статьи и памфлеты оставшиеся у власти товарищи из бывших ЦК и ЧК. Общественными защитниками на разных судебных процессах выступали по поручению исполкома Русского ПЕНа Андрей Битов, Александр Ткаченко, Андрей Вознесенский, Юнна Мориц, Лев Тимофеев, автор этих строк и другие пеновцы. Наша роль в защите Александра Никитина и Григория Пасько отмечена во всем мире. Перечень подобных акций занял бы слишком много места.

Что будет дальше с Русским ПЕНом? Сохранит ли он свой престиж, уровень своего творческого потенциала, ту атмосферу, которая все эти годы была ему свойственна? Этого я не знаю. Время идет, люди меняются, меняются и критерии, которыми определяются значимость и достоинство того или иного сообщества. Но десять с лишним лет, которые сделали Русский ПЕН таким, каков он сегодня, не вычеркнуть ни из истории, ни из моей жизни.