Ваксберг А.И. Моя жизнь в жизни. В двух томах. Том 2

Любопытно, как все повернулось. Десятилетия нас зазывали в ПЕН, но большевики стояли насмерть: нет и еще раз нет! Созданный в 1921 году и возглавленный при своем рождении Джоном Голсуорси, ПЕН преследовал лишь одну цель: объединение писателей мира для защиты ими своих прав, прежде всего и главным образом так называемого права на самовыражение, или, если пользоваться более привычной и более современной терминологией, свободы слова — ничем неограниченной, ни от кого и ни отчего независящей. Хартия ПЕНа не раз менялась, но одно оставалось незыблемым: каждый вступающий в ПЕН обязуется бороться всеми ему доступными способами с любой формой цензуры в любой, а не только своей стране и защищать каждого, кто пострадал за то, что в своем творчестве стремился быть совершенно свободным. Членство в ПЕНе, это тоже было утверждено еще при его рождении, несовместимо с классовой, религиозной, национальной или расовой конфронтацией, с принадлежностью к группам, которые участвуют в такой конфронтации или разделяют подобные взгляды.

Легко понять, почему советские власти относились к Международному ПЕНу как к организации, враждебной строю, утвердившемуся в нашей стране. Сначала никаких национальных центров в ПЕНе не было, существовало лишь персональное членство по приглашению его создателей. Первыми членами ПЕНа стали самые крупные из живших тогда писателей Европы и Америки, те, кого при жизни уже считали классиками: Анатоль Франс, Кнут Гамсун, Генрих (чуть позже и Томас) Манн, Ромен Роллан, Герхардт Гауптман, Морис Метерлинк, Сельма Лагерлеф, Бернард Шоу, Роже-Мартен дю Гар, Синклер Льюис, Томас Гарди, Артур Шнитцлер, Леонгардт Франк и еще немногие другие. Получили также приглашение Бунин и Мережковский. Потом — и Горький, когда стало ясно, что он остается за границей, хотя и не в очень понятном качестве: изгнанника? эмигранта? командированного? пациента? Тот, не разобравшись, ответил согласием и выразил благодарность, потом спохватился (рядом с какими-то белогвардейцами? ни за что!) и дал отбой.

С тех пор Горький и стал главным тормозом на пути русских литераторов во всемирную писательскую семью. Интересы вождя всех времен и народов и вождя советских писателей полностью совпали: они оба, хоть и каждый по-своему, не хотели оказаться под чуждым контролем и, пусть даже только формально, зависеть от решений, на принятие которых сами влиять не могли. Безнадежная попытка Бориса Пильняка, которого Горький и без того любил любовью брата, вернуться к этому вопросу была, конечно, отвергнута, и странно, что ее, эту попытку, ему потом не вменили в вину. В 1934 году Горький демонстративно уклонился от предложения приехавшего в Москву Герберта Уэллса (тогдашнего пеновского президента) открыть советским писателям доступ в ПЕН. Годом позже в письме А.С. Щербакову иносказательно, но недвусмысленно повелел в ПЕН не вступать. Партийные соколы и так в него не вступили бы, но авторитетное мнение Горького было, как никогда, кстати.

Затем наступило затишье, если можно назвать таковым эпоху Большого Террора: уж в этих-то условиях никто зазывать советских писателей в антитоталитарный клуб, разумеется, не собирался. Началась война — и союзная антифашистская держава обрела как будто другой облик. Почтение к Советскому Союзу, который в самых трудных условиях сражался с гитлеровской военной машиной, было тогда огромным. Демонстрируя это почтение, секретариат Международного ПЕНа через советского посла И.М. Майского несколько раз обращался к руководству Союза писателей, предлагая вступить во всемирное писательское содружество. Майский горячо рекомендовал принять это предложение. Его поддержал в письмах Вышинскому и в ЦК председатель правления Всесоюзного Общества культурной связи с заграницей (ВОКС) В.С. Кеменов. Затея провальная: не такие уж лопухи сидели в Кремле, чтобы войти в организацию, главной целью которой была и осталась борьба со всем, на чем стояла советская власть!

Роясь в некогда закрытых архивах, я нашел недавно один документ, содержание которого говорит само за себя (публикуется впервые):