В тени родных деревьев

Так, узнав, в какой день родился человек, он мог сказать, написано ли ему на роду счастье. Знал он также, в какие дни надо сажать фруктовые деревья, чтобы они хорошо принялись и выросли раскидистыми и плодоносящими.

Умел он также заклинаниями и молитвой положить замок на волчьи зубы, охранить от хищного зверя скотину. В этом искусстве у него не было равных. Если у кого-нибудь скотина оставалась ночью на дворе — в поле или в лесу, тотчас же звали Цицикорэ, и после его заклятий, по убеждению сельчан, животным не грозила уже никакая опасность — ни от волка, ни от медведя, ни от воров. Словом, таинственные его заговоры замыкали зверю пасть, а вору связывали руки.

Цицикорэ были ведомы и все тайны лошадиной природы — он знал, как вывести коня из конюшни во время пожара так, чтобы он не испугался, не стал биться да вскидываться, не изломал себя и хозяина. Оказывается, надо петь в это время только отпевальные да погребальные каноны, и лошадь будет смирной и покорной, под эти похоронные песнопения ее легко вывести, а иначе она заартачится, вырвется из рук и сгорит в пламени пожара.

Царя Ираклия он почитал — за геройские дела, за подвиги. Николая Второго презирал, считал ничтожеством. Девятьсот пятый год раскрыл ему глаза на этого самодержца.

В бога он верил.

— Нет бога? Да как это ты такое выговорил, несчастный? Темный человек, неприкаянная душа! Да какой же я после этого грузин, ежели скажу, что нет бога?

— Бога нет! А по чьему велению солнце сияет? Отчего луна не свалится с неба?

Бывало, выберет Цицикорэ спокойное местечко, на солнышке, поблизости от играющих детей, присядет у плетня и, старательно обтачивая перочинным ножом какую-нибудь палочку, напевает как бы про себя — однако так, чтобы его было слышно:

Тому, кто без страха, аранано,
Бронею рубаха, таранано;
Кудри над челом, аранано,
Ему как шелом, таранано.

Так он напевал тихонько, но и эта его песенка была с тайным смыслом, имела воспитательное значение, богатырские стихи незаметно запечатлевались в нашей детской памяти, хотя старик и не давал нам почувствовать, что предназначал их для поучения…

Он любил наставлять, пестовать детей.

— Послушай-ка, что я тебе скажу! Девять ворот у нашей земли, и для всех нужны стражи и караульщики. Вот ты и смекай!

Цицикорэ проявлял и полководческие таланты. Он нередко вмешивался в наши ребячьи сражения и давал нам советы, объяснял боевой порядок.

— Стройте войско так: во главе — передовые, а позади их — главная сила; по бокам с обеих сторон — летучие отряды; они должны постоянно беспокоить врага своими наскоками. Ну, а замыкает порядок арьергард, тыловая охрана. Прямо обрушивайтесь на врага, не бойтесь ударить в лоб! Надо учиться нападать, а не только отражать натиск! Бей врага первым — и дух твой будет тверже! Сделай все, что в твоих силах, не жалей старания — а победа в руках божьих! Одного только не забывай: в бой надо идти с песней! А заденет пуля или клинок — не горюй!

Цицикорэ, как всякий грузин, выше всего на свете ставил доброе имя, славу.

— Бойтесь имя уронить, замарать свою добрую славу! — говаривал он нам, молодежи, с заботой. — Позор — это камень тяжелый, придавит — не встанешь, не выберешься из-под него!

Однажды Цицикорэ напустился на песенника, сидевшего на пенечке и перебиравшего струны своей пандури:

— Поешь что попало, без толку, без смысла! Хвали удальцов, про молодецкие дела стих сложи, чтобы трусам стыдно стало, чтобы и они духу набрались!

— Бренчишь на своей бренчалке, а того не знаешь, что и песни складывать надо с умом да с понятием! Не для того стих слагается, чтобы пустыми речами время протянуть. Невежественный ты, пустяковый человек! Мало ли у нас таких, кого стоит славить да восхвалять? А ты только девчонкам любовные песенки поешь! Геройское, богатырское что-нибудь спой, чтобы рука сама к сабле потянулась, чтобы конь сам, без плетки полетел, как на крыльях!

— Доброго молодца хвали щедро, не скупись! Прославляй его хоть свыше меры. Он того стоит, он всему народу честь принес! Тогда и те, что поплоше, стараться будут! А ты попросту рад язык почесать. Слово — это ведь не просто зуд в языке, слово нам богом дано! Нельзя тратить этот жемчуг впустую! Большая сила в слове! — строго пробирал он балалаечника.

— «Не сложу стихов, смолчу, коли мне не по плечу!» Твое ли это дело, мозгляк, ползаешь по земле, точно гусеница! Кому нужны твои вирши, да еще любовные! Брось сейчас же свой чонгури и не смей больше с ним на глаза мне показываться.

Певец в самом деле бросил чонгури и пустился наутек…

Вот какую силу, какое воздействие на людей имел Цицикорэ!

Однажды на масленицу подвыпивший Цицикорэ выхватил чонгури из рук у бездарного певца Лететы и запел странным, глуховатым голосом: