В свой смертный час

Наказания начинаются сразу с включения желтой лампочки. Актер изображает стандартную реакцию на такую силу удара. Судя по табло, он делает столько же ошибок, что и до перерыва. Но теперь «акселерат» долго не повышает силы звука.

— Все мы обычно не осознаем свою потребность быть представленными в других людях, — говорит профессор. — Но данный эксперимент показывает, что эта потребность существует. Пока «учитель» не видел возможности представить свою личность «ученику», он действовал лишь «целесообразно». Но когда я ему рассказал, что «ученик» из его автобиографии узнал какую-то часть его личности, отношение «учителя» к «ученику» резко изменилось. Тот перестал быть для него лишь объектом деятельности. Он стал человеком, в котором теперь представлена какая-то часть личности «учителя». И поведение последнего сразу резко изменилось…

Но в этот момент загорается зеленая лампочка, — ого, опять начинается эскалация наказания!

— Вы уверены, что поведение изменилось? — злорадно спрашиваю я.

— Сами увидите. Теперь начнет проявлять себя потребность «учителя» представить в «ученике» свою личность — и представить ее правильно, не искаженно, адекватно: он не считает себя жестоким и подсознательно стремится «жить» в «ученике» таким, каким он сам видит себя. Теперь он исполняет свою роль «учителя» не как «целесообразный автомат», а как личность.

— Но для чего ему все это нужно? Каждая человеческая потребность обусловлена определенной жизненной необходимостью: в пище, в продолжении рода, в самосохранении… Чем же обусловлена данная потребность?

— Человек — существо общественное, которое может жить только среди людей. Обеспечивая «представленность» своей личности в членах своей социальной группы, человек перестает быть для них «пустым местом», завоевывает их внимание, уважение, заботу, вообще такое отношение, без которого жить невозможно. Но это лишь одна из причин, сформировавших данную потребность…

Я слежу за лампочками и вижу, что профессор оказался прав в своем прогнозе: «акселерат» теперь мигает только белой и желтой лампочками, ни разу не превысив эту силу наказания.

— Другая, еще более важная причина — глубочайшее наше стремление к личному бессмертию, — продолжает профессор.

— Бессмертию?

— Бессмертию. Человек смертен, но его личность может быть бессмертной. Если его личность живет в людях многих поколений, то его исчезновение из реальной жизни, его выпадение из реальных социальных связей тем не менее не отнимает у него возможности достичь бессмертия. Люди знают об этом с древнейших времен. Все религии осознавали эту великую потребность человека и эксплуатировали ее очень умело. К сожалению, теперь мы сильно принизили значение проблемы бессмертия. А это великая проблема. У человека нельзя отнять веру в личное бессмертие. Она постоянно влияет на поведение каждого из нас. Мы подсознательно стремимся своими поступками обеспечить себе такое бессмертие. Когда говорят об умершем человеке, что он живет среди нас, — это не мистика и не метафора. Его личность реально существует в других людях. «Нет, весь я не умру, доколь в подлунном мире жив будет хоть один пиит». Это так и есть. Жив и Борис. Не только в нашей памяти, но и в реальном воздействии на мою, например, жизнь.

Профессор замолкает, потом продолжает:

— Помню, прошло уже десять лет после его гибели, когда мне предложили поехать на год в Китай для помощи китайским товарищам в организации подготовки психологов в Пекинском педагогическом университете. Мне трудно было принять это предложение. Незадолго до этого я вернулся в Москву из Ярославля, где проработал несколько лет. В Москве мне доверили руководство лабораторией, в которой я начал организовывать исследования по социальной психологии. Я был увлечен этой работой. К тому же у меня было двое маленьких детей, которых я не мог взять с собой в Китай и которые на год Остались бы без отца и матери. Друзья советовали мне отказаться от поездки, и я готов уже был последовать их совету. Но тут я вспомнил Бориса. И подумал: «Он бы мне этого не простил». Это было как толчок, как будто он мне руку на плечо положил. Он ведь презирал тех, кто ради благополучия жизни отказывался от поступка, наполняющего жизнь смыслом, отказывался от выполнения долга, наконец, просто от интересного приключения. Вспомнив Бориса, я вдруг понял, что хотя в моей жизни было немало рискованных ситуаций, но все они возникали не по моей воле, а были результатом обстоятельств. В данном случае решение — это проблема моего сознательного выбора, моей инициативы, моей активности. Конечно, я поехал. Работа в Китае действительно оказалась сложной, трудной. Я даже заболел там от переутомления. Но это была интересная, полезная, важная работа, которая принесла мне чувство удовлетворения. И я был благодарен Борису. Он помог мне, изменил во мне что-то и после своего ухода из жизни.

На минуту Эрик Александрович снова умолкает. Потом говорит: