В союзе звуков, чувств и дум

Из этой, вполне диалектической формулы следует, что героиню привлекает в монахе или в зайце не только прямой смысл примет, но и «тайна прелесть» ужаса, того сладкого ужаса, который питает «мятежное воображение», таит в себе зародыш творческого начала. Знаменательно это «нас природа сотворила, // К противуречию склонна». (Выделено мною. - Я. С.) «Нас» - это, по-видимому, и весь род людской, противоречивый не только в отношении своем к приметам; «нас» - всех очень или не очень суеверных, и уж, во всяком случае, «нас» объединяет «меня» и Татьяну.

Не менее убедительным представляется сопоставление Таниной суеверности с природой суеверности пушкинской, выраженной в стихотворении «Приметы». Вот оно:

Я ехал к вам: живые сны

За мной вились толпой игривой,

И месяц с правой стороны

Сопровождал мой бег ретивый.

Я ехал прочь: иные сны...

Душе влюбленной грустно было,

И месяц с левой стороны

Сопровождал меня уныло.

Мечтанью вечному - в тиши

Так предаемся мы, поэты;

Так суеверные приметы

Согласны с чувствами души.

Стихотворение помечено 1828 годом. К этому времени написано 6 глав «Онегина». «Татьяны милый идеал» уже достаточно ясно различается «сквозь магический кристалл» авторской фантазии. Думал или не думал Пушкин о своей Татьяне, когда сочинял «Приметы» (скорее всего, думал совсем о другой женщине), - несущественно. Важно, что- он выразил состояние собственной души, какое в аналогичных или близких обстоятельствах бывает свойственно Татьяне. Первые две строфы констатируют одинаковое отношение Пушкина и Татьяны к злосчастному «месяцу с левой стороны».

Но самое для нас главное заключено в последней строфе: «Мечтанью вечному в тиши // Так предаемся мы, поэты; // Так суеверные приметы // Согласны с чувствами души».

Всегда опасно ставить знак равенства между «Я» поэта и «Я» лирического героя. Как бы ни был близок последний своему творцу - в чем-то они разные. В данном случае право на обобщение обоих «Я» дает нам профессиональный признак. «Мы - поэты», то есть если Пушкин изображает в стихотворении не совсем себя, то, во всяком случае - тоже поэта, которому свойственно «мечтанье вечное в тиши».

«Мечтанью вечному в тиши» Татьяна предается буквально от самых колыбельных дней, и это-то уж несомненно сближает ее с кругом «мы - поэты». Но и суеверные приметы совершенно согласны с чувствами ее души. Вспомним хотя бы вещий сон и связанную с ним тревогу, бесплодные попытки разгадать «мечтанья страшного значенья», и трагическое подтверждение ненапрасности предзнаменования. То есть говоря о себе поэте, переживающем грустную минуту и грустную примету, Пушкин, может быть, отчетливее, чем где-либо, выдает себя: в его духовном облике этой минуты - «она и все она»...

3. Порывистость, мгновенный переход из одного состояния в другое. Воспоминания современников дают нам возможность представить себе и внешние проявления африканско-русской натуры поэта, с ее горячностью и нежностью, весельем и задумчивостью. Ю. Тынянову, например, удалось на основании глубоких исследований создать ставший уже классическим образ юного Пушкина в известных романах «Кюхля» и «Пушкин в лицее». Образ этот вряд ли может подвергнуться существенным изменениям в сознании нынешних и грядущих читателей. Я упоминаю здесь тыняновскую интерпретацию не только потому, что являюсь одним из горячих его поклонников, но и потому, что генетическая зависимость образа Татьяны от образа ее создателя определяется именно лицейским возрастом Пушкина (не забудем, что и в самом конце поэмы княгиня остается «юной Татьяной»).

Так вот, проявления страстной пушкинской натуры, часто не умеющей скрывать мгновенные наплывы и приливы сильного чувства, в полной мере свойственны юной Татьяне. «Дрожала и бледнела», «то вздохнет, то охнет», «приподнялася грудь, // Ланиты мгновенным пламенем облиты», «пышет бурно в ней страстный жар» - эти и многие другие места не оставляют сомнений в родственности подобных проявлений у юных Пушкина и Татьяны.

В качестве примера приведу два, на первый взгляд далеких друг от друга описания, принадлежащие автору «Евгения Онегина». Первое - из рассказа Пушкина о его единственной в жизни встрече с Державиным:

«...Это было в 1815 г. (Пушкину - 15 лет! - Я. С.) на публичном экзамене в лицее. Как узнали мы, что Державин будет к нам, все мы взволновались. Наконец, вызвали меня. Я прочел мои «Воспоминания о Царском Селе», стоя в двух шагах от Державина. Я не в силах описать состояния души моей: когда я дошел до стиха, где упоминаю имя Державина, голос мой отроческий зазвенел, а сердце мое забилось с упоительным восторгом. Не помню, как я кончил свое чтение; не помню, куда убежал. Державин был в восхищении: он меня требовал, хотел меня обнять... Меня искали, но не нашли».

Второе - из III главы «Онегина».

XXXVIII

И между тем, душа в ней ныла,

И слез был полон томный взор.

Вдруг топот!., кровь ее застыла.

Вот ближе! Скачут... и на двор Евгений! «Ах» и легче тени,

Татьяна прыг в другие сени,