В путь-дорогу! Том II

Горшковъ влетѣлъ въ комнату, и въ удивленіи остановился. Онъ окинулъ взглядомъ все, что предъ нимъ было, и разсмотрѣлъ, что студенты на диванахъ спали сномъ праведныхъ; а третій — чтецъ забавлялся, вѣроятно, для собственнаго удовольствія, или для засыпки товарищей. Наружность чтеца была не изъ взрачныхъ. Круглая голова, плотно остриженная, носъ въ видѣ пуговицы, маленькія глаза и Очки, все это имѣло какой-то китайскій видъ. Драпировался онъ въ узенькій бухарскій халатъ изъ буро-желтой тармаламы; на ногахъ виднѣлись красные сафьянные сапоги. Курносый студентъ вопросительно взглянулъ на Горшкова и немного стѣснился. Горшковъ тоже хотѣлъ было сконфузиться, однако нашелся, и шаркнувъ ножкой, заговорилъ весьма бойко.

— Мы съ вами сосѣди. Моя фамилія Горшковъ, вольный слушатель математическаго факультета, насъ здѣсь трое изъ верхнегородской гимназіи, — имѣли желаніе съ вами познакомиться!

Чтецъ стиховъ улыбнулся и протянулъ Горшкову руку.

— Очень пріятно, проговорилъ онъ. Мы здѣсь ужъ давно. Грязна эта чекчуринская казарма, прибавилъ онъ съ усмѣшкой, да вотъ товарищи мои очень привыкли. И онъ указалъ на лежащіе халаты.

Курносый студентъ видимо стѣснялся непредставительностью своей квартиры.

— Вы курите? спросилъ онъ Горшкова.

— Курю.

Халатъ опять немножко стѣснился.

— Извините, проговорилъ онъ: я самъ не курильщикъ, я вотъ сейчасъ разбужу ихъ.

— Не нужно, не нужно! крикнулъ такъ Горшковъ, что лежавшіе на диванахъ вскочили; что, въ свою очередь, заставило Горшкова сконфузиться.

Первый изъ проснувшихся имѣлъ прекурьозную наружность Большая голова была покрыта нечесанными волосами какого-то пепельно-бураго цвѣта. Волоса эти висѣли прядями, въ разныя стороны. Все лице покрыто было какими-то прибавленіями всевозможныхъ цвѣтовъ. Носъ крючкомъ, пресмѣшной формы. Глаза онъ щурилъ и протиралъ. Во всей его фигурѣ пробивалась смѣсь неряшества съ какой-то удалью и юморомъ, который, сидѣлъ у него въ выраженіи губъ и въ движеніяхъ, какія онъ дѣлалч> носомъ и волосами. Второй, проснувшійся былъ коренастый небольшого роста малый съ зачесанными вверхъ жесткими черными волосами, съ недовольнымъ, нѣсколько тупымъ лицемъ. Изъ подъ густыхъ бровей холодно смотрѣли сѣрые глаза Все лице представляло четыреугольникъ съ плоскимъ непріятнымъ носомъ.

Оба проснувшіеся, приподнявшись на диванахъ, глядѣли съ удивленіемъ на Горшкова.

— Гриневъ, обратился курносый къ косматому: гдѣ у тебя папиросы?

— Въ комодѣ, въ первомъ ящикѣ, отвѣтилъ Гриневъ, и такъ при этом тряхнулъ своими космами, что Горшковъ невольно усмѣхнулся.

Курносый отправился доставать папиросы.

— Пожалуйста не безпокойтесь, заговорилъ Горшковъ. Я васъ разбудилъ? обратился онъ къ Гриневу и другому студенту.

— Ничего не значитъ, отвѣтилъ косматый, расправляя свои волосы. Онъ не счелъ нужнымъ вставать, даже не опускалъ ногъ, а только поправилъ подушку, и облокотившись на нее, сѣлъ и подложилъ подъ себя ноги калачикомъ.

— Дубровинъ, крикнулъ онъ черноволосому: вставай! Это безобразіе, какъ ты валяешься!

Черноволосый искоса взглянулъ на него, и запахиваясь халатомъ, приподнялся и всталъ на ноги.

— Буеракинъ, продолжалъ Гриневъ: дай же и мнѣ папироску. — А вы, обратился онъ къ Горшкову, сядьте-ка вотъ тутъ около меня. Вы сосѣдъ намъ?

— Мы здѣсь втроемъ, отвѣтилъ Горшковъ: товарищъ мой, Абласовъ живетъ противъ васъ, а я и Телепневъ внизу у воротъ.

— Такъ у васъ, должно быть, денегъ много? продолжалъ Гриневъ, скорчивъ гримасу.

— У меня-то лишнихъ нѣтъ, смѣясь проговорилъ Горшковъ; это Телепневъ хотѣлъ, чтобъ я съ нимъ помѣстился, да мнѣ и самому съ нимъ веселѣе.

— А у него есть деньга? быстро спросилъ Гриневъ.

Горшковъ разсмѣялся:

— Да вы что же занять у него хотите? спросилъ онъ.

— А вы думаете не займу? какъ разъ займу.

Курносый, ходившій взадъ и впередъ, остановился передъ диваномъ и съ насмѣшливой улыбкой проговорилъ:

— У него ужъ такая болѣзнь: только и думаетъ, какъ бы гдѣ промыслить.

— Ну, ты мыслитель! крикнулъ Гриневъ: пожалуйста, братъ, не ломайся. Онъ, вотъ видите, на благоприличіи помѣшанъ, обратился Гриневъ къ Горшкову; а у насъ во всей квартирѣ, хоть бы одинъ семишникъ обрѣтался. Пріѣхали съ вакаціи, да — знаете — дорогой-то маленько растрясло. Рекомендую вамъ моихъ сожителей. И онъ указалъ на обоихъ. Сей есть Дмитрій Буеракинъ, — скорбитъ, сударь вы мой, объ нуждахъ человѣчества, читаетъ, мнѣ для засыпки стихи и пишетъ романы, немножко похуже Милорда Георга. А вотъ этотъ — Дубровинъ Сократъ; да, батюшка, не Греческой, а Симбирской, — просто Сократъ, такое имя есть собачье, любитъ кое о чемъ помолчать и зубритъ анатомію до омерзѣнія! А я, коли желаете знать, — Николай Гриневъ, студентъ душеспасительныхъ наукъ, камеральными зовомыхъ! Люблю природу и пою:

«Съ красоткой, съ картами, съ виномъ
Мы жизнь безпечную ведемъ!»

а остальное все прахъ и суета!

Горшкову нравился Гриневъ. Ему хотѣлось только привести Телепнева съ Абласовымъ.