Сѣлъ онъ опять на окно площадки, гдѣ наблюдалъ, вь первый разъ, входящихъ профессоровъ. Площадка и корридоръ почти опустѣли, остались одни новички — юристы перваго курса. Стеклянная дверь сильно звякнула и Телепневъ поднялъ голову. Онъ былъ въ эту минуту очень грустно настроенъ, но все-таки не могъ удержаться отъ улыбки. Въ коридоръ влетѣла пресмѣшная фигура: старикъ, какъ-то весь перекошенный, въ сѣромъ уткообразномъ картузѣ уродливой формы, въ какихъ обыкновенно являются комическіе резонеры на провинціальныхъ и столичныхъ сценахъ. Искривленное туловище старика прикрывала вытертая свѣтло-зеленая бекешъ, покроя тридцатыхъ годовъ, съ собачьимъ воротникомъ, хотя на дворѣ стоялъ очень теплый сентябрь. Когда старикъ снялъ свой безконечный картузъ, открылась огромнѣйшая голова, покрытая сѣдыми всклокоченными волосами. Желтое морщинистое лице какъ-то тоже перекосилось. На круглый носъ надѣты были серебрянныя толстыя очки. Одинъ глазъ глядѣлъ въ бокъ, а другой совсѣмъ былъ закрытъ, и придавалъ еще болѣе странный и даже дикій видъ фигурѣ старика. Снявши порывисто бекешъ, съ помощію сторожа, онъ вытащилъ изъ задняго кармана, какой-то свертокъ и зашагалъ стремительно по корридору, устремляясь все въ одну сторону и глядя бокомъ единственнымъ своимъ глазомъ. Телепневъ не могъ безъ смѣху смотрѣть на фигуру старика, и онъ почему-то догадался, что это и долженъ быть профессоръ римскаго права съ мудреной фамиліей. Онъ отправился въ шестую аудиторію, куда вошли всѣ ожидавшіе одноглазаго профессора. Слушателей было человѣкъ подъ тридцать и все новички. Минутъ черезъ пять явился профессоръ и возсѣлъ на кафедру. Онъ ужасно засопѣлъ, разглядывалъ однимъ глазомъ своихъ слушателей и выдѣлывалъ смѣшнѣйшія эволюціи своимъ огромнымъ ртомъ, откуда торчали рѣдкіе большіе зубы, всѣ почернѣвшіе.
„Онъ очень смѣшонъ, думалъ Телепневъ; но вѣдь какъ жe судить по наружности? можетъ быть, онъ ученѣйшій человѣкъ.“ И приготовился онъ слушать совсѣмъ незнакомую для него штуку. Въ гимназіи онъ и не задумывался надъ тѣмъ, что такое право, а юридическія науки представлялъ себѣ больше въ видѣ законовъ. Тоже самое, вѣроятно, думали и присяжные слушатели сѣдовласаго циклопа, новички-юристы. Всѣ они приготовились записать лекцію и сидѣли въ ожидающей позѣ, глядя пристально на кафедру и на профессора.
А профессоръ сопѣлъ, сопѣлъ и наконецъ, отставивши тетрадку въ бокъ, началъ читать. Телепневъ, при всей своей серьезности, чуть-чуть не прыснулъ; да той же опасности подверглись-было и всѣ остальные слушатели: такъ неожиданно-уродливо было русское произношеніе профессора. Каждый изъ слушателей тотчасъ же сообразилъ, что профессоръ не можетъ связать двухъ словъ по-русски и еле еле разбираетъ написанное въ тетрадкѣ.
„Римское право!“ крикнулъ старикъ, — и его передернуло. „
Телепневъ ушамъ своимъ не вѣрилъ. Въ самомъ дѣлѣ, штука была поразительная и должна была поставить вверхъ дномъ всѣ мысли юныхъ слушателей объ университетскомъ преподаваніи.
И съ каждою минутою, это представленіе дѣлалось все смѣшнѣе и страннѣе. Мало того, что происходила школьная диктовка, сѣдовласый старецъ кричалъ даже, гдѣ ставить знаки; colon, semicolon, punctum, не умѣя назвать ихъ порусски. И съ каждымъ словомъ, произношеніе его становилось все уродливѣе, а въ инихъ мѣстахъ слушатели приходили въ крайнее недоумѣніе, потому что рѣшительно нельзя было понять, что такое прочелъ ученый юристъ. Въ результатѣ вышло, конечно, то, что кто записывалъ записалъ вздоръ, а кто только слушалъ, какъ Телепневъ, тотъ, выйдя изъ аудиторіи по окончаніи лекціи, могъ мысленно или вслухъ сказать: чортъ знаетъ что такое! А невозможный профессоръ, какъ ни въ чемъ не бывало, засовалъ свою рукопись въ задній карманъ и также стремительно помчался въ корридоръ.
Пока Телепневъ ѣдетъ домой изъ университета, перебирая въ головѣ все то, что онъ вынесъ изъ сегодняшнихъ впечатлѣній, посмотримъ, что видѣли и что слышали Горшковъ и Абласовъ.-