В путь-дорогу! Том II

Явилось еще нѣсколько человѣкъ. Одинъ, съ широкимъ и плоскимъ лицемъ, держалъ въ рукахъ шляпу, точно тарелку, и пробирался по корридору вдоль стѣнки, спотыкаясь на каждомъ шагу, Другой коренастый, съ неизмѣримой спиной, съ острымъ носомъ и волосами въ кружало, безпрестанно поправлялъ очки и поминутно раскланивался. Тихо и еле шевелясь, прошелъ по корридору худенькій, черноволосый человѣчекъ лѣтъ тридцати пяти. Блѣдное, высохшее лицо смотрѣло немного страдательно. Въ большомъ, умномъ лбѣ, какъ угли горѣли глаза. На безцвѣтныхъ губахъ играла тихая улыбка. Вся фигура профессора говорила о трудовой кабинетной жизни; но въ ней было что-то изящное, тонкое, за-ставляющее каждаго задуматься надъ вопросомъ: что это за человѣкъ? Телепневъ замѣтилъ, что нѣсколько человѣкъ раскланялись съ нимъ очень низко. Его сопровождалъ по корридору почтительный шопотъ, и новопоступившимъ показывали на него товарищи. „Дмитрій Ивановичъ, Дмитрій Ивановичъ!“ слышалось со всѣхъ сторонъ. Телепневъ подумалъ, что вѣрно этотъ Дмитрій Ивановичъ какая-нибудь крупная личность, и странное чувство возбудила она въ немъ, Образъ этого человѣка точно сразу далъ ему осязать, что такое за вещь — наука. Онъ не зналъ, что она такое, но видѣлъ теперь, что вотъ какое выраженіе лицу, движеніямъ, всему образу даетъ эта вещь. И почему-то хотѣлось Телепневу вѣрить, что это дѣйствительно истинный ученый, отдавшійся тихой, святой, таинственной жизни. Вслѣдъ за Дмитріемъ Ивановичемъ, съ умерщвленной плотью, ввалился въ аудиторію ражій дѣтина, весь состоящій изъ плоти и крови. Круглая, большая голова съ широкимъ веснусчатымъ лицомъ плотно и безъ всякой шеи сидѣла на приподнятыхъ плечахъ, размѣра въ косую сажень. Синій вицмундиръ обтягивалъ его туловище такъ, что нельзя было нигдѣ ущипнуть. Толстыя ноги втиснуты были въ узкія свѣтло-сѣрыя брюки, по тогдашней модѣ. Дѣтина этотъ шелъ и поднималъ все плечи. На поклоны нѣкоторыхъ студентовъ онъ отвѣчалъ отрывисто и громко, съ семинарскимъ акцентомъ: „здравствуйте, господа!“

За европейскими профессорами появились оріентальные, надъ которыми Телепневъ уже не задумался, а только осматривалъ ихъ со всѣхъ сторонъ. Онъ глазамъ не вѣрилъ, когда мимо его прошелъ китаецъ, настоящій китаецъ, какихъ рисуютъ на чайныхъ ящикахъ въ юбочкѣ и въ китайскомч, шлыкѣ, съ кривыми ногами и сморщеннымъ какъ у обезьяны лицемъ. Китайцу никто не кланялся; онъ только щурилъ свои микроскопическіе глазки и покачивался на кривыхъ ногахъ. Явились и другіе сыны востока. Торжественно вошелч. въ корридоръ темно-коричневый старецъ съ лимоннымъ отливомъ. На головѣ его была чалма изъ пестрой шали. Сторожъ снялъ съ него синій халатъ, подъ которымъ очутился другой, зеленый. Телепневъ разсматривалъ его также, какъ и китайца: разглядѣлъ его мягкіе сапоги и какой-то ящичекъ, привѣшенный къ поясу. Впослѣдствіи оиъ узналъ, что это чернилица. „Арабъ, арабъ!“ послышалось въ группахъ новичковъ. Студенты съ восточными физіономіями кланялись этому сыну степей, и онъ величественно кивалъ имъ въ отвѣтъ.

За арабомъ слѣдовалъ персъ, должно быть, большой франтъ, съ яркимъ шелковымъ нагруднукомъ и щегольскими разрѣзными рукавами. Въ его костюмѣ было уже много европейскаго: шинель, которую онъ снялъ при входѣ, перчатки, сѣрые панталоны и сапоги. Передъ зеркаломъ онъ причесался, и Телепневъ слышалъ, что съ однимъ изъ студентовъ онъ заговорилъ по-русски, хоть и съ акцентомъ, но свободно. Телепневъ ожидалъ явленія еще какой-нибудь фигуры въ халатѣ или бараньей шапкѣ, но больше никто не показывался изъ сыновъ востока. Въ нѣкоторыя аудиторіи вошли профессора. Но масса студентовъ и новичковъ ходила по корридору и кого-то дожидалась. Телепневъ посмотрѣлъ на часы, было уже 32 минуты перваго. Изъ этого онъ заключилъ, что профессора имѣли обычай начинать лекцію получасомъ позднѣе звонка.