В путь-дорогу! Том II

— Дѣло! теперь, какъ есть, студенты! А я къ вамъ хотѣлъ сегодня зайти. Вотъ, господа, обратился онъ къ шумящей компаніи: молодой народъ, юноши, поступаютъ только, науку хотятъ проникнуть. Присядьте къ намъ, господа!

Горшковъ не заставилъ себя долго просить, и тотчасъ же вступилъ въ разговоръ съ однимъ изъ сидящихъ на скамейкѣ. Телепневъ и Абласовъ немножко дичились. Борисъ всматривался въ физіономіи студентовъ. Это были, вѣроятно, все земляки Цвѣтъ волосъ, рѣзкія и грубыя черты, а главное — выговоръ обличалъ ихъ сѣверо-восточное происхожденіе. Онъ не прислушивался кь тому, что они говорили, а слова были все рѣзкія, а часто и ругательныя; ихъ прерывалъ крупный, довольно нахальный смѣхъ. Телепневъ даже замѣтилъ, что человѣка два-три были черезчуръ красны и отъ нихъ вѣялъ таки спиртной духъ.

— Что вы такимъ философомъ смотрите? обратился къ нему вчерашній студентъ.

— Да такъ себѣ, отвѣтилъ Телепневъ.

— Раздумывайте, что ль, о томъ, какъ наукамъ будете обучаться? такъ это вы напрасно себя тревожите. Самая настоящая наука — выпить и закуской закусить. Ужъ я до этого самъ дошелъ. А тоже, вѣдь, сути добивался!

Телепневъ взглянулъ на говорившаго, ему показалось, что уже онъ давно выпилъ и закуской закусилъ.

— А вы на какомъ факультетѣ? спросилъ его Абласовъ.

— На какомъ факультетѣ! по всѣмъ по тремъ, батюшка.

А числюсь по врачебному; вотъ это все тоже эскулапы, показалъ онъ на компанію. Вотъ учитесь, юноши, ихъ добродѣтелямъ. Этотъ безносый, по фамиліи Коридорскій, выпиваетъ полуштофъ изъ горлышка, въ видѣ чуда, изъ Костромы на камнѣ прибылъ сюда; Осинкинъ тоже, вонъ губы-то толстыя, въ Византіи всякой премудрости васъ научитъ; а вотъ этотъ милордъ, указалъ онъ на косматаго студента въ веснушкахъ, маркизъ Сусликовъ прозывается, — большая особа, своимъ умомъ до всего дошелъ, самъ таблицу умноженія выдумалъ.

Абласовъ слушалъ чрезвычайно серьезно и точно соображалъ: зачѣмъ это онъ все говоритъ? А для Телепнева, всѣ эти выходки были простымъ развлеченіемъ. Даже онъ немного заинтересовался личностью говорившаго.

— Вы къ намъ зайдите, кричалъ Горшковъ на другомъ концѣ скамейки. Мы вотъ скоро переѣдемъ на квартиру. Такъ вы говорите, что профессора-то дрянь? обращался онъ къ веснушчатому студенту, носившему имя Сусликовъ.

— Да на нашемъ-то факультетѣ лучшіе, отозвался тотъ, непріятно обнажая десны.

— А на остальныхъ то, что же? допрашивалъ Горшковъ.

— Такая сволочь, что просто… И тутъ Сусликовъ выразился такъ энергически, что Телепневъ покраснѣлъ, смутился немножко и Абласовъ. Они еще не привыкли къ такой первобытной простотѣ выраженій.

— А скоро ли начнутся лекціи? поспѣшилъ спросить Абласовъ бѣлаго студента.

— На той недѣлѣ, да успѣете еще насладиться, упляшетесь, батюшка, — захотите живой водицы напиться.

— А каковъ медицинскій факультетъ? задалъ еще вопросъ Абласовъ.

— Отличнѣйшій факультетъ! вскричалъ бѣлобрысый резонеръ: такіе есть рѣдкія чучелы, что только подъ стекломъ держать! Дайте срокъ, подтянутъ они васъ. А ужъ коли вы желаете обучиться врачебной наукѣ, такъ ужъ объ этомъ отложите попеченіе. Васъ не медицинѣ выучатъ, а такой дьявольщинѣ, что въ мозгахъ поврежденіе сдѣлается. А вы въ медики? спросилъ онъ Абласова

— На медицинскій, отвѣчалъ Абласовъ.

— Ну а вы? ткнулъ онъ пальцемъ на Телепнева

— Я по юридическому.

— Вомбовъ! крикнулъ резонеръ плечистому малому съ толстѣйшими губами: слышишь? Вотъ юноша собирается въ юристы! Какъ бишь ты все орешь про юстицію-то? Justitia est rerum humanarum et divinarum notitio…. Такъ, что ли?

— Врешь! отвѣчалъ Вомбовъ, точно выстрѣлилъ изъ пушки.

— Я не въ юристы, отозвался Телепневъ, я на камеръльный.

— На камеральный? хрипѣлъ резонеръ, — богоспасаемый камеральный! Такъ вы въ ухори записываетесь, что штаны-то въ обтяжку напяливаютъ? разлюбезное дѣло! Только ужъ мозглявый же тамъ народъ; а изъ богатырей, одинъ безносый Коридорскій затесался, да и то пристрастія къ камеральной мудрости не оказалъ? На это у насъ и оду сочинили.

«Къ точному знанію наукъ камеральныхъ

Охоты большой не имѣлъ.»

— Такъ, что ли, Рѣпа?

Коридорскій. прозываемый, вѣроятно, по-товарищески Рѣпой, разразился громкимъ хохотомъ.

— Такъ вы, продолжалъ резонеръ, обращаясь къ Телепневу, всего щипнуть хотите? и химіи кусочекъ, исторіи, изъ законовъ кое-что, объ тычинкахъ, объ пестикахъ, — это дѣло хорошее; ну и статистику тоже, сколько гдѣ значится скотовъ, рогатыхъ и не рогатыхъ?

— Тутъ резонеръ расхохотался самъ своей остротѣ.

Телепневу сдѣлалось неловко отъ этихъ шутокъ. Онъ смутно чувствовалъ въ нихъ что-то напускное; но бѣлый резонеръ все-таки непереставалъ его занимать. Въ немъ сквозь неряшество, грубую нецеремонность, сквозь замашку дешеваго остряка, чувствовалось что-то искреннее, что-то такое, что давало всей этой неуклюжей фигурѣ довольно выгодный колоритъ, посреди остальной разношерстной и крайне непредставительной компаніи.

А Горшковъ, тѣмъ временемъ, успѣлъ уже подружиться съ Сусликовымъ, разспросилъ его обстоятельно обо всемъ; но, конечно, самъ говорилъ больше, чѣмъ слушалъ.