— Народецъ же! крикнулъ, однако, Горшковъ, укутываясь въ одѣяло. Абласовъ и Телепневъ прошли молчаніемъ этотъ возгласъ.
Дна черезъ два открылись лекціи. Съ квартирой Телепневъ распорядился такъ, какъ они предполагали; только Горшковъ взялъ себѣ отдѣльный нумеръ черезъ корридоръ отъ Телепнева. Въ тотъ день, когда открылись лекціи, нашимъ пріятелямъ объявлено было, что они приняты, а инспекторъ разрѣшилъ Абласову и Телепневу „ношеніе форменной одежды.“
Въ корридорѣ* гдѣ были аудиторіи, съ десяти часовъ набралось уже много народу. Телепневъ сѣлъ на окно подлѣ часовъ и оглядывалъ входящихъ. Общій видъ студентовъ уже былъ ему знакомъ. Но въ аудиторіяхъ они смотрѣли почище; да и вообще видно было, что тутъ собирались болѣе аристократическіе факультеты: юридическій и камеральный; было не мало длинныхъ сюртуковъ и узкихъ брюкъ, пестрѣли гимназическіе мундиры съ золотыми и серебренными галунами, долгополые сюртуки поступающихъ изъ симинари-стовъ, разнокалиберныя визитки, пальто, даже фраки, все это смѣшивалось и гудѣло по корридору. Двѣ вещи бросались въ глаза Телепневу. Во-первыхъ, на безчисленномъ множествѣ новопоступившихъ оказались очки. И потомъ отъ общей массы студентовъ и гимназистовъ, рѣзкою чертою отдѣлялись нѣсколько черноволосыхъ и горбоносыхъ юношей съ восточнымъ типомъ и весьма рѣзкими манерами. Телепневъ догадался, что это должны быть студенты восточнаго факультета, вѣроятно, сыны Кавказа. Одинъ даже ходилъ въ черкескѣ и съ кинжаломъ. Вся эта картина была оживлена какимъ-то тревожнымъ, чисто юношескимъ оживленіемъ. Телепневъ въ первый разъ почувствовалъ, что это не гимназія, что нѣтъ уже тутъ той мѣрки, какая опошляла такъ гимназическую обстановку. На сколько во всемъ этомъ было хорошаго и дурнаго, онъ, конечно, не сознавалъ да и не задавалъ себѣ этихъ вопросовъ; довольно было ему того, что все это движеніе, вся эта панорама молодыхъ лицъ уничтожала почти картину грязной попойки, когда нигилистъ-рыбка, такъ ломался передъ нимъ и дружественно обзывалъ его скотиной.
Послѣ студентовъ Телепневъ осмотрѣлъ и профессоровъ. Къ первой лекціи собралась человѣкъ десять. Сперва явился маленькій человѣкъ въ вицъ мундирѣ, застегнутомъ до верху. Изъ подъ густыхъ, нависшихъ бровей выглядывали бойкіе глаза, и онъ, то и дѣло, кивалъ головой снизу вверхъ. Пошелъ онъ по корридору такимъ размѣреннымъ шагомъ, точно будто онъ считалъ свои шаги.
— Интегралъ, интегралъ!, зашептали кругомъ студенты и новопоступившіе.
Телепневъ понялъ, что это должно быть профессоръ математики. Вслѣдъ за нимъ, явился совсѣмъ сѣдой старикъ высокаго роста, во фракѣ съ короткими фалдочками, и такъ смѣшно кашлянулъ на весь корридоръ, что нѣкоторые изъ юношей фыркнули. Въ правой рукѣ у него былъ пестрый платокъ и онъ все имъ помахивалъ, точно хотѣлъ кого хлес-нуть сзади.
— Гоголь-моголь!… послышалось въ толпѣ.
Каждый изъ профессоровъ, снявши пальто или шинель, съ помощью сторожа спеціально къ тому приставленнаго, подходилъ къ зеркальцу, висѣвшему въ простѣнкѣ между двумя окнами, и оправлялся; такъ что Телепневу открыто было каждый разъ все лицо профессора.