— Ну какъ же. батюшка, говорилъ Ѳедоръ Петровичъ, поворачиваясь на своемъ мѣстѣ въ тарантасѣ, что жь вы скажете про студенческое житье-бытье, понравилась вамъ эта жизнь, или здѣсь у насъ лучше?
— Да пожалуй, что и лучше, промолвилъ Телепневъ и весело взглянулъ на дорогу, которая длинной березовой аллей полегоньку спускалась подъ гору.
— А что такъ?
— Да не по душѣ что-то пришлось мнѣ. Трудно, знаете, Ѳедоръ Петровичъ, такъ себя съ разу поставить, чтобы и дъло-то не уходило изъ рукъ, да и съ товарищами-то ладить.
— Ужь вы-то навѣрно занимались, не въ примѣръ прочимъ.
— Нѣтъ, отвѣтилъ Телепневъ, тряхнувъ головой… Лгать передъ вами не стану: до самаго до великаго поста ничего я не дѣлалъ, да и на лекціи совсѣмъ не ходилъ.
— Ну, оно извѣстно, спервоначала нельзя же вдругъ заговорилъ сладкимъ тономъ добродушный Ѳедоръ Петровичъ.
— Какъ нельзя, очень можно, Ѳедоръ Петровичъ, да лѣнь наша поганая…
На это добродушный опекунъ не нашелся что отвѣтить… Ему очень хотѣлось, чтобы Борисъ самъ себя похвалилъ; а разговоръ, напротивъ, принималъ тонъ самоосужденія…
Вхали они по гористой, большой дорогѣ. Телепневу такая дорога была новостью; онъ до отправленія въ К. нигдѣ не бывалъ дальше Липокъ. Покачиваясь въ покойномъ казанскомъ тарантасѣ, Телепневъ скоро заснулъ и проспалъ кажется станціи двѣ. Лапинъ не будилъ его и даже садился немного бочкомъ, чтобы не обезпокоить своего питомца. Когда Телепневъ окончательно пробудился, дневной жаръ уже спалъ, отъ березъ пошли тѣни, воздухъ пропитанъ былъ теплой влагой; вольно дышалось въ этомъ воздухѣ.
— Хорошо вѣдь, Ѳедоръ Петровичъ, весело проговорилъ онъ, озираясь по сторонамъ.
— Хорошо, милый мой; завтра утромъ на зоркѣ подъѣдемъ и къ маетностямъ… Тамъ ужь начальство ждетъ.
— А вы развѣ дали знать?
— Какъ-же.
— За чѣмъ?
— Для порядку, а вы что-же, хотите этакъ принцомъ — инкогнито явиться… проголодать бы пришлось, ничего бы не было готово, ни кроватей, ничего…
….. Вы мнѣ, Ѳедоръ Петровичъ, въ городѣ, третьяго дня все разсказывали про хозяйство, я виноватъ, тогда однимъ ухомъ слушалъ.
— Хе, хе, хе, извѣстно не веселая матерія… Я бы только хотѣлъ, милый мой, чтобы вы на все взглянули; а вникать когда же вамъ; ужь эти три года позвольте мнѣ послужить… прикащикомъ я пока доволенъ… онъ, извѣстно, плутъ…
— Какъ же вы его держите, Ѳедоръ Петровичъ?
— Ахъ, батюшка, гдѣ же ихъ честныхъ то набрать?… Этотъ, по крайности, дѣло знаетъ и ничего не упуститъ изъ важнаго; ну да вѣдь у меня не больно разыграется… я всю механику-то насквозь вижу…
— Много я прожилъ денегъ… проговорилъ какъ бы про себя Телепневъ.
— Что за много… все двѣ тысячи въ зиму…
— А развѣ это мало, Ѳедоръ Петровичъ?
— Ну доходцу-то у васъ въ этомъ году побольше было.
— А сколько? спросилъ Телепневъ разсѣянно.
Ѳедоръ Петровичъ усмѣхнулся.
— Вижу я, батюшка, что ничего > вы таки не слыхали изъ того, что я вамъ изволилъ докладывать.
— Ничего, Ѳедоръ Петровичъ, подтвердилъ добродушно и со вздохомъ Телепневъ.
— У васъ было, считая съ процентами опекунскаго совѣта, тысячъ до сорока…
— Серебромъ?
— Нѣтъ, я по сторому, на ассигнаціи… слишкомъ десять тысячъ, да вѣдь тутъ не весь хлѣбъ; половину я не трогалъ.
— Вотъ какъ, проговорилъ Телепневъ и задумался…
Довольно онъ думалъ о томъ, что вотъ есть у него большія срества, такія есть деньги, которымъ ему не прожить въ свое студенчество… Что же дѣлать съ этими деньгами, на что ихъ получше употребить?.. Ничего путнаго не представлялось ему въ эту минуту. Просто раздать бѣднымъ!., очень' ужь наивно, да и раздать надо съ толкомъ… Можно однакожъ сдѣлать что-нибудь для крестьянъ.
— Ѳедоръ Петровичъ! прервалъ Телепневъ молчаніе.
— Что, батюшка? отвѣчалъ опекунъ съ просонья…
— Крестьяне мои хорошо живутъ, не нуждаются?
— Съ жиру бѣсятся…
— Однако вѣдь можно, я думаю, сдѣлать какія-нибудь облегченія въ работѣ.
— Чево-съ?
— Я говорю, облегчить ихъ трудъ…
— Ну ужь этого-то, батюшка, ради Христа не затѣвайте; одно баловство будетъ и больше ничего… У него земли-то на душу по восьми десятинъ приходится, да угодья всякія; а вы ему облегчать хотите трудъ… Нѣтъ, ужь оставьте вы эти гуманности!
И Ѳедоръ Петровичъ не на шутку раскипѣлся… Телепневъ, слушая его, только посмѣивался.
— Да какъ же. Ѳедоръ Петровичъ, началъ онъ опять, — вы такой добрый и такъ смотрите на крестьянъ…
— Такъ и смотрю, батюшка… потому что знаю ихъ… Кабы они были разорены, тогда другое дѣло, а они просто благоденствуютъ… Какого-же имъ еще рожна… не въ фермеровъ же ихъ обратить… вы не разбоемъ ихъ захватили, а по вотчинному праву владѣете!.
Телепневъ хотѣлъ было опять возражать; но добродушный опекунъ стоялъ на своемъ, и видно было, что такой разговоръ больно ему не по нутру. Телепневъ перемѣнилъ разговоръ.