В путь-дорогу! Том II

— Пришли, значитъ, пожелать вашей милости добраго здоровья, проговорилъ прикащикъ и посторонился.

— Зови! крикнулъ Якову Ѳедоръ Петровичъ.

Ввалило человѣкъ десять разнокалиберныхъ мужиковъ, съ поклонами и крестнымъ знаменіемъ. Впереди помѣстился приземистый, толстощекій, съ крошечными глазами мужикъ. Ма_; кушка его головы была выстрижена и вся фигура заключала въ себѣ что-то до такой степени смѣшное, что Телепневъ чуть-чуть не прыснулъ. Толстощекій мужикъ держалъ въ рукахъ небольшую кадушку, покрытую довольно грязной парусиной.

Телепневъ поднялся и подошелъ къ нимъ.

— Здравствуй, батюшка, Борисъ Николаевичъ, заговорили въ одинъ голосъ мужики, сильно упирая на букву а… Красное солнышко надъ нами взошло… пропищалъ толстощекій, и протягивая къ Борису руки съ кадкой, добавилъ: вотъ пришли твоей милости поклониться, медку кадоцку, не побрезгуй…

— Спасибо, братцы, отвѣтилъ Борисъ и очень сконфузился.

У многихъ изъ стариковъ было такое же лицо, какъ у ключника, — точно мозаиковое, или изъ разноцвѣтнаго мыла. Но далеко не всѣ старики оказались дѣйствительно стариками. Позади, во второй шеренгѣ стояло ражее мужичье, черноволосое, правда карявое на видъ, но еще очень бодрое.

— На долго ль ваша милость сюда пожаловалъ? прошамкалъ сѣдой, съ гнойными глазками старичекъ въ полушубкѣ.

— Да вотъ какъ поживется…

— А мы ужь не цаяли увидать-то, началъ опять цокать толстощекій.

Произошла порядочная пауза.

Старики переминались съ ноги на ногу; видно было, что имъ хотѣлось повести объ чемъ-то рѣчь…

Телепневъ это тоже замѣтилъ…

У васъ есть до меня просьба?… наивно спросилъ онъ.

Опекуна это вопросъ подернулъ. Онъ съ безпокойствомъ привсталъ и подошелъ къ Телепневу. Доброе лицо его выражало боязливую мысль: ужь что-нибудь онъ тутъ напутаетъ!

— Ницаво, заговорилъ, почесываясь, толстощекій… много ихъ милостью довольны, й онъ указалъ на Лапина, да теперца…

— Что? спросилъ Ѳедоръ Петровичъ! Или выкляньчить хочешь… Эхъ братъ, Власъ Тимофѣевъ, вѣдь ужь у тебя въ подпольѣ двѣ кубышки зарыты, такъ ты третью хочешь сколачивать…

— Нѣтъ, Хведоръ Петровичъ, кубышекъ я не зарывалъ…

— Знаю, братецъ, знаю… и наклонившись на ухо Телепнева, онъ проговорилъ: навѣрно что-нибудь вытянутъ.

— Мы, ваша милость, начали толстощекій, обращаясь къ Телепневу, на сцетъ барщины, оцень ужь намъ тяжко.

— Тяжело? спросилъ Телепневъ.

— Вотъ есть здѣсь старицки, такъ тѣхъ ослобонили; а другіе все тянутъ; а кому годовъ по пятитесяти, а кому такъ и всѣ шесть десятковъ.

— Что жъ, вы просите, чтобъ васъ освободили отъ работы?

— Явите божескую милость, заговорили мужики и въ одинъ разъ бухнулись всѣ на колѣни, и впереди всѣхъ толстощекій съ кадушкой меду въ рукахъ.

— Телепневъ едва не расхохотался, а потомъ опять очень сконфузился.

— Да развѣ вамъ трудно? спросилъ онъ, не зная что сказать.

— Тяжко, батюшка, дѣдинька вашъ покойникъ завсегда ослобонялъ…

Телепневъ было хотѣлъ изрѣчь рѣшеніе, но Ѳедоръ Петровичъ, предвидя неминучую опасность, выступилъ впередъ энергически, и даже слегка отстранилъ рукой юнаго помѣщика.

— Полно вамъ тутъ, шуты гороховые, прикрикнулъ онъ на нихъ. Встаньте, что вы Вога-то гнѣвите… Не стыдно вамъ барина въ первый же день обманывать!..

—..Да мы, Хведоръ Петровицъ… заголосила толпа.

— Что Хведоръ Петровичъ… ну ты, Власъ Тимофѣевъ, вѣдь тебѣ братъ сорокъ-четверіый годъ, ты одинъ на одинъ на медвѣдя ходишь, у тебя двѣ мельницы, маслобойня, тридцать десятинъ земли принанимаешь; а тутъ канючить… Эхъ вы, христопродавцы!

Добродушный опекунъ ужасно расходился.

— Кто изъ васъ дѣйствительно въ старости находится, — тотъ барщины не тянетъ; вотъ первый Евстигней федосѣевъ, Евплъ, Памферъ, Яковъ Пантелѣевъ… Я вѣдь васъ знаю… Не слушайте вы ихъ глупыхъ просьбъ, Борисъ Николаевичъ.

Телепневъ еще болѣе стѣснился.

— Я, братцы, началъ онъ, хорошенько не знаю вашихъ дѣлъ; а Ѳедоръ Петровичъ, мой попечитель, и онъ вамъ зла не сдѣлаетъ…

„Старики“ помя.іись-помялись, начали было пространно излагать свои нужды и печали; но нахмуренныя брови Ѳедора Петровича остановили ихъ краснорѣчіе.

Аудіенція, кончилась.

— Нѣтъ ужь, милой мой, обратился къ Телепневу опекунъ, не балуйте вы их;ъ ради Создателя. ’

— Да я, Ѳедоръ Петровичъ, ничего не понимаю и не хочу вмѣшиваться.

Дѣло не обошлось безъ сходки. Всѣ крестьяне пожелали зрѣть молодаго барина, „малолѣтка,“ какъ его называли на порядкѣ. И на сходкѣ Борисъ сильно стѣснился, слушалъ, что ему выкладывали крестьяне; но не зналъ какъ и на что ему въ попадъ отвѣчать, и что пропускать мимо ушей съ барскимъ равнодушіемъ.

Сходка гнула однако на практическій исходъ. Крестьянамъ хотѣлось, чтобы баринъ помѣнялся съ ними лугами и отвелъ десятинъ десяточекъ лѣску, такъ какъ много семей подѣлилось, и строиться нечѣмъ. Борисъ рѣшительно не зналъ что дѣлать. Ему хотѣ.лось доставить міру какое-нибудь удовольствіе, но передъ нимъ стояла фигура Ѳедора Петровича, такого добраго и благоразумнаго., а онъ чувствовалъ что всякое его рѣшеніе вызоветъ неудовольствіе Ѳедора Петровича.