В путь-дорогу! Том I

Всѣ двинулись. Впереди шла маленькими шагами Маша, выступая съ перевалочной своими изящными ножками въ свѣтлыхъ ботинкахъ. За ней Борисъ, подъ руку съ Софьей Николаевной. Съ боку, по мостовой, шелъ Горшковъ, а нѣсколько поодаль Абласовъ. Маша все глядѣла внизъ черезъ перила, куда пристанетъ пароходъ, и дѣлала замѣчанія о томъ, что красивѣе: красная труба на пароходѣ или черная. Она разбирала названіе пароходовъ и каждый разъ очень радовалась, когда пмя было какое-нибудь знакомое.

— А что это такое Эолина? — вдругъ спросила она, обернувшись къ теткѣ.

— Это такая богиня была, — отвѣтилъ ей Горшковъ — былъ богъ Эолъ, вѣтрами управлялъ; а это его жена.

Борисъ разсмѣялся.

— Ну это, кажется, твоя собственная миѳологія, Валерьянъ, — сказалъ онъ Горшкову,

— Есть немножко, — замѣтилъ сзади Абласовъ.

Горшковъ разразился хохотомъ и вдругъ остановился.

— Посмотри-ка, Боря, — заговорилъ онъ — узнаешь, кто къ намъ на встрѣчу шествуетъ, каковъ видъ у сего юноши?…

— Кто это? — спросила Софья Николаевна у Бориса.

Онъ посмотрѣлъ впередъ, и ему, прежде всего, бросилась въ глаза долговязая и нескладная фигура Петеньки Телянина. Петенька выступалъ въ своемъ неизмѣнномъ полуфракѣ и желтомъ жилетѣ. На затылкѣ надѣта была кожаная круглая фуражка; въ рукахъ держалъ онъ тросточку и помахивалъ ею. — Подлѣ него шла Надя, въ пестромъ бурнусикѣ и круглой шляпѣ. Сзади ихъ тащилась миссъ Березфортъ въ безобразной шляпкѣ, имѣвшей видъ капора. Шествіе завершалъ Васька, въ сѣрыхъ штиблетахъ и картузѣ съ серебрянымъ галуномъ.

— Кто это, Боря? — повторила вопросъ Маша.

— Это Телянины.

— Каковъ мой Петя! — вскричалъ Горшковъ.

— Такъ это Надя? — спросила улыбаясь Софья Николаевна.

— Да, это она, — отвѣчалъ Борисъ и ласково взглянулъ на тетку.

— Она очень мила, — проговорила Софья Николаевна — ваша ученица премиленькая, — повторила она, обращаясь къ Горшкову.

— Какъ же, помилуйте, она просто лутикъ.

— Что такое?

— Лутикъ!!.. Прелесть просто! — завершилъ Горшковъ, издали улыбаясь Надѣ.

Онъ началъ какъ-то подпрыгивать и, опередивши остальныхъ, подлетѣлъ къ своей ученицѣ.

Софья Николаевна и Борисъ остановились, чтобъ пропустить Теляниныхъ. Борисъ освободилъ свою руку и поклонился Надѣ, когда она прошла мимо. Надя взглянула на него очень привѣтливо, потомъ бросила быстрый взглядъ на Софью Николаевну и, кивнувши головой Борису, громко сказала:.

— Здравствуйте, Борисъ Николаевичъ.

— Телепневъ, какъ позиваесъ! — крикнулъ Петенька и осклабилъ свои клыки.

Борису стало немножко совѣстно. Во взглядѣ Нади онъ прочелъ упрекъ; по крайней мѣрѣ ему такъ показалось. Онъ чувствовалъ, что надо что-нибудь сказать ей. Уже больше двухъ мѣсяцевъ онъ и глазъ не казалъ къ Телянинымъ.

— Идите, я васъ догоню, — проговорилъ онъ, обращаясь къ Софьѣ Николаевнѣ и Абласову, и почти бѣгомъ догналъ Теляниныхъ.

Они стояли на мѣстѣ. Горшковъ кричалъ и размахивалъ руками. Надя смѣялась, Петенька скалилъ зубы; англичанка морщилась и чмокала.

— Поздравляю васъ съ праздникомъ, Nadine, — сказалъ онъ весело, подавая ей руку.

Надя слегка зарумянилась.

— И васъ также. Я думала, что вы къ намъ хоть на Святой недѣлѣ будете, а вы насъ совсѣмъ забыли, — произнесла она кротко: — мы васъ ждали яйца катать… Вамъ развѣ Горшковъ не говорилъ?

— Говорилъ я, — закричалъ Горшковъ: — да его, презрѣннаго раба, ничѣмъ изъ дому не выкуришь. Точно онъ тамъ у себя, въ дикомъ аббатствѣ, земной рай обрѣлъ.

Петинька оскалилъ зубы, а Борисъ какъ-будто смутился.

— Я много виноватъ передъ вами, — проговорилъ онъ: — это правда, меня трудно вытащить.

— Вамъ такъ весело съ тетушкой, — сказала Надя, смотря въ ту сторону, куда шла Софья Николаевна. — Какая ваша тетушка хорошенькая, — прибавила она почти со вздохомъ.

Борисъ промолчалъ.

— Come, let us go, — прошамкала англичанка.

— Заѣзжайте же, Борисъ Николаевичъ, — говорила Надя, протягивая ему руку.

— Непремѣнно, — повторилъ Борисъ.

— Обманетъ, обманетъ, рабъ коварный! — кричалъ Горшковъ — а я сегодня къ вамъ заверну, барышня.

Они поклонились еще разъ удаляющейся Надѣ и стали догонять своихъ.

— Совсѣмъ ты похерилъ ее, бѣдную? — спросилъ Горшковъ, толкнувъ Бориса въ спину кулакомъ.

Тотъ только усмѣхнулся.

— Эхъ, ты, неблагодарный эѳіопъ!

Они догнали Софью Николаевну уже въ саду. Она сидѣла на скамейкѣ и смотрѣла на рѣку. Абласовъ и Маша стояли на краю дорожки, надъ обрывомъ.

— Такъ вамъ моя ученица нравится? — сиро силъ Горшковъ Софью Николаевну.

— Очень, очень, я отъ нея въ восхищеніи!..

Борисъ подсѣлъ на скамейку.

— Извинялся? — шепнула Софья Николаевна.

— Извинялся…

— И, вѣдь, обманешь, не поѣдешь?

— Обману, — отвѣчалъ онъ улыбаясь.

— Стыдно.

— Нѣтъ, не стыдно…

И еслибъ это не было въ саду и при чужихъ, Борисъ непремѣнно расцѣловалъ бы глаза, которые смотрѣли на него съ любовью и радостью'.

Минутъ черезъ двадцать все общество возвращалось изъ саду домой, опять по набережной, въ томъ же порядкѣ. Подходили къ башнѣ. Борисъ и Софья Николаевна глядѣли больше на рѣку, изрѣдка отвѣчая на возгласы и замѣчанія Горшкова. Абласовъ молчалъ.