В поте лица своего

Сел я в «Жигули» и погнал на полной, дозволенной скорости на правый берег, на Горького, семь. Егора Ивановича дома не оказалось. В квартире хозяйничал гость. Он был в клетчатой фланелевой рубахе навыпуск, в шароварах, заправленных в толстые шерстяные носки. Кисти рук у него коричневые, сухие, испещренные, как и лицо, паутиной морщинок, — от них повеяло холодом, как от конечностей мумии. Прежде чем впустить меня, он долго допытывался, кто я, да зачем, да почему пожаловал. Наконец смилостивился, открыл дверь, предупредив:

— Вытирайте, пожалуйста, ноги! В доме моих друзей такая чистота и порядок, что стыдно ходить обутому. Видите, я в носках щеголяю. Так заведено в здешних краях.

Не так. Но я не стал с ним спорить. Снял легкие вельветовые туфли и заскользил по зеркальному полу.

Сидим в самой большой комнате с открытой балконной дверью и молча рассматриваем друг друга. Он — настороженно, я — с любопытством и еле скрываемым отвращением. Всякого, кто держал камень за пазухой против меня лично и дела, которому я служу чуть ли не полвека, я видел, чувствовал, будто просвечивал рентгеном. Долго живу на свете, научился различать, кто есть кто. Справедливо пишется и говорится: «Человек — это целый мир». Но если это действительно Человек. Такие же, как вот этот тип, представляют не мир, а микроскопический убогий мирок. И оттого проглядываются насквозь с первого взгляда.

— Так, значит, вы и есть Воронков Степан Прохорович?

— Да, он самый. Вот мой вид на жительство. Можете удостовериться. — И он протянул мне почти новенький, в добротной обложке паспорт.

Да, все верно. «Воронков Степан Прохорович». Действителен… «Бессрочно» Время и место рождения — «1905 г. Приморская область. Город Боровой». Национальность — «Русский». Прописка — «Владивосток. Разина, 19, кв. 9». Я вернул паспорт, назвал себя, сказал, где и кем работаю, и спросил:

— Это правда, Степан Прохорович, что Дмитрий Воронков ваш родной сын?

— Да, это факт, который могу подтвердить юридически.

Стреляный волк, чувствую, мой собеседник. С ним надо вести разговор осторожно. Боже упаси вспугнуть, дать понять, на чьей я стороне! Замкнется, и тогда не скоро докопаешься до истины. А мне нельзя терять ни одного дня, ни одного часа. Говорю:

— И вы впервые увидели своего сына здесь?

— Да.

— Как же так, Степан Прохорович? Украли у вас Митю, когда он был грудным? Или вы потеряли его? Что случилось? Почему столько лет жили в разлуке?

— Долгий это рассказ. Да и тяжело для родительского сердца вспоминать такую непотребность.

— Но поскольку вы обратились в суд, вам необходимо вспоминать. Рассказывайте! Мне важно знать всю правду о коммунисте Дмитрии Воронкове. Когда и где родился ваш сын?

— Там же, где жили его родители, — в городке Боровом. В те годы он был таежным поселком.

— Ну, а как он попал сюда?

— Моя жена родом отсюда. Родила тайком сыночка, села в поезд, приехала в родные края и ночью подбросила малютку хорошим, с большим достатком, людям.

— Кому?.. Где они, эти люди, жили?

— В горном поселке. В собственном доме с высоким забором и старинными уральскими воротами.

— Фамилия?

— Атаманычевы. Хозяин — Родион Ильич. Хозяйка — Маша, сын — Алексей.

— Вы не всех Атаманычевых назвали.

— Других не знаю.

— Была еще Ася. Не слыхали про нее?

— Нет.

Врет! Слыхал. Знает. Ладно Пойдем дальше.

— Что же заставило вашу жену подбросить чужим людям сына? Почему вы не противились?

— Вот в этом, товарищ Голота, и вся загвоздка. Я женился на матери Мити летом тысяча девятьсот тридцать третьего года.

— Где?

— Там же все, в Боровом.

— А как она туда попала… мать Мити?

— Занесло попутным ветром. Счастья в наших краях решила искать, несчастная. В ту пору мода была большая на Дальний Восток. Комсомольск-на-Амуре только-только что родился.

— Ну, вы женились, а потом?..

— Месяца через полтора после свадьбы меня мобилизовали в армию. И пробыл я на Кавказе целых два года. Служил — не тужил, письма от жены получал. И ни в одном моя супружница не сообщила, что забеременела, что сыночка родила. Скрыла свое материнское положение.

— Как звали вашу жену?

— Аннушка… Аней я ее называл.

— Где она жила, когда вы были в армии?

— Да, извините, об этом я забыл сказать. На время моей службы Аня переехала сюда, к родителям.

— Фамилия родителей?

— Что это вы, товарищ Голота, так строжитесь? Чистый следователь!

— А откуда вам известно, какие бывают следователи?

— Не первый год живу на свете. Всякого повидал. И от сумы, и от тюрьмы не отказывался.

— Были под следствием?

— Кому в наш век не приходилось быть под ним?

— Судились?

— И это было. Отсидел свой срок не сполна. Освобожден досрочно за хорошую работу и поведение. Документы имеются. Вот!..

— Извините, Степан Прохорович, за такие вопросы. Я все должен знать. Меня ваша судьба интересует постольку, поскольку ваш сын…

— Понимаю. Спрашивайте!

— Если это не секрет, девичья фамилия вашей жены?

— Не могу я этого сказать, товарищ Голота. Такое дело… Сестры и братья у Ани здесь проживают. Не хочется ее родню впутывать в историю. Спросите о чем-нибудь полегче.