В одном лице

Тете Мюриэл с ее властным голосом и пустой головой повезло не больше. Ричард Эббот оказался слишком уж идеальным героем-любовником. Первое же его появление на актерском собрании повергло Мюриэл в трепет и смятение; позднее она, полностью выбитая из колеи, утверждала, будто моя мама и Ричард «сразу потеряли голову друг от друга». Короче говоря, тетя Мюриэл не могла допустить и мысли о романтической связи с будущим зятем — даже на подмостках. (Да еще под мамино суфлирование!)

В свои тринадцать лет я едва заметил, как оцепенела тетя Мюриэл при встрече (первой в ее жизни) с настоящим героем-любовником; не разглядел я и того, чтобы мама и Ричард Эббот «сразу потеряли голову друг от друга».

Дедушка Гарри, само обаяние, тепло приветствовал элегантного молодого человека, нового преподавателя академии Фейворит-Ривер.

— Новым талантам мы всегда рады, — доброжелательно обратился он к Ричарду. — Вы, кажется, сказали, что преподаете Шекспира?

— Преподаю и ставлю на сцене, — ответил Ричард. — Конечно, театр в мужском интернате имеет свои недостатки, но лучший способ объяснить Шекспира хоть мальчикам, хоть девочкам — поставить его пьесы.

— Дайте угадаю, под недостатками вы имеете в виду, что мальчикам приходится играть женские роли, — лукаво уточнил дедушка Гарри. (Ричард Эббот, впервые встретившийся с управляющим лесопилкой Гарри Маршаллом, никак не мог знать о его сценических успехах.)

— Большинство мальчишек не имеют ни малейшего понятия о том, как ведут себя женщины, и это ужасно отвлекает от самой пьесы, — ответил Ричард.

— Ага, — сказал дед. — И что же вы собираетесь предпринять?

— Я подумываю пригласить на прослушивание преподавательских жен — из тех, кто помоложе, — ответил Ричард Эббот. — И, может быть, дочерей, из тех, кто постарше.

— Ага, — снова сказал дедушка. — Возможно, и в городе найдется кто-нибудь подходящий, — предположил он; дедушка Гарри всегда мечтал сыграть Регану или Гонерилью — какую-нибудь из «дрянных дочерей Лира», как он их называл. (Я уж не говорю том, как он бредил ролью леди Макбет!)

— Я не исключаю и открытых прослушиваний, — сказал Ричард Эббот. — Надеюсь только, что взрослые женщины не перепугают мальчиков из интерната.

— Ну как вам сказать, всякое случается, — ответил дедушка Гарри с понимающей улыбкой. Ему не однажды доводилось пугать в ролях взрослых женщин; Гарри Маршаллу не нужно было далеко ходить за образцом пугающей женщины — ему довольно было взглянуть на жену и старшую дочь. Но мне было всего тринадцать, и я не замечал, как дедушка старается отхватить себе побольше женских ролей; для меня беседа дедушки Гарри с новым ведущим актером выглядела совершенно естественной и сердечной.

Зато этим осенним пятничным вечером — а раздачи ролей всегда проходили по пятницам — я заметил, как актерский талант Ричарда Эббота и его познания в области театра изменили соотношение сил между нашим режиссером-диктатором и в разной степени одаренным (и не одаренным вовсе) потенциальным актерским составом. Суровому главе «Актеров Ферст-Систер» еще никогда не бросали вызов на поле драматургии; режиссер нашего маленького театра, утверждавший, что «просто актерская игра» не представляет для него интереса, не был новичком в драматургии и к тому же мнил себя большим специалистом по Ибсену, которого превозносил до небес.

Наш доселе неуязвимый режиссер — вышеупомянутый норвежец по имени Нильс Боркман, деловой партнер дедушки Гарри, лесоруб, лесничий и вдобавок постановщик пьес — был олицетворением скандинавской меланхолии и кладезем дурных предчувствий. Специальностью Нильса Боркмана — по крайней мере, повседневной его работой — был лес, но страстью его была драматургия.

Неискушенные театралы Ферст-Систер, не приученные к серьезной драме, только усугубляли всепоглощающий пессимизм норвежца. Зрители нашего бескультурного городка ничего не имели против строгой диеты из Агаты Кристи (и даже приветствовали ее, что было совсем уж тошнотворно). Нильс Боркман неприкрыто страдал от бесконечных постановок бульварной халтуры вроде «Убийства в доме викария»; надменная тетя Мюриэл много раз играла мисс Марпл, однако жители Ферст-Систер предпочитали видеть в роли проницательной (но такой женственной!) сыщицы дедушку Гарри. Он выглядел естественнее в роли разоблачительницы чужих секретов — да и женственнее тоже, хоть и был почти ровесником мисс Марпл.

Как-то на репетиции Гарри капризно воскликнул — совершенно в духе мисс Марпл:

— Боже мой, ну кому только могло понадобиться убивать полковника Протеро!

На что моя мама, бессменный суфлер, заметила:

— Папуля, в пьесе вообще нет такой реплики.

— Да знаю я, Мэри, — это я просто дурачусь, — ответил дедушка.

Моя мать, Мэри Маршалл — Мэри Дин (каковой она оставалась четырнадцать злосчастных лет, пока не вышла за Ричарда Эббота) — всегда называла деда папулей. Чванливая тетя Мюриэл неизменно звала Гарри отцом, а бабушка Виктория не менее торжественно величала своего мужа Гарольдом — ни в коем случае не Гарри.